— обращать внимание на написанное врагом? Мне ли понимать язык его?..
Здесь Юнкер повернулся всем корпусом к Николаусу:
— О, я забыл!.. Есть среди нас молодой господин, который хорошо понимает по-русски, — зловещая улыбка искривила губы начальника стражи. — Скажите же нам скорее, о чём здесь написано.
Николаус, как бы испрашивая разрешения, оглянулся на барона, потом взял грамоту уверенной, не дрожащей рукой и, повернув к свету, пробежал её глазами.
— Здесь благодарят за своевременно выполненную миссию и велят возвращаться.
— А кому велят? — заглянул в грамоту Юнкер. — Не сказано?
Николаус взглянул ещё на обратную сторону грамоты.
— Нет. Не сказано.
— Вот вопрос! — засмеялся Юнкер. — Вы не знаете ответа, комтур? А вы, Удо?
Те молчали, ибо вопрос этот Юнкер явно задавал им, развивая некую игру, не для ответа задавал.
— Меа Кульпа! — вскричал Юнкер.
Палач, вздрогнув от окрика, вонзил Ильмару под правое ребро длинную стальную спицу — глубоко в печень он ему её вонзил. От нестерпимой боли глухо охнул Ильмар и покрылся мертвенной бледностью. Рука Меа Кульпы тянулась уж за другой спицей.
— Нет, это надо закончить! — Николаус бросился к палачу.
Но Юнкер остановил Николауса, крепко ухватив его за локоть.
— Мы ещё по существу и не начинали, — Юнкер пристально посмотрел Николаусу в глаза. — И что вам за дело, юноша, до какого-то упрямого эста? Он сам обрекает себя на муки, скрывая от нас имя врага.
Здесь слегка дрогнула земля. Потом опять и опять. И с другой стороны послышались удары.
В пыточную комнату вошли двое кнехтов.
— Русские опять штурмуют.
Барон Аттендорн мрачно им кивнул и собрался идти наверх.
Ильмар, всё это время терпевший сильнейшие, невыносимые страдания, скрипевший зубами, но молчавший, не выдержал, издал вопль, когда Меа Кульпа с помощью некоего свинцового валика-ежа стал сдирать у него с груди кожу — лоскут за лоскутом. Меа Кульпа был мастер; он работал споро и с выдумкой.
— Так, так... — оживился Юнкер. — Неужто сейчас мы услышим признание?..
Но признания ни он, ни кто-либо из присутствующих не услышали, ибо у несчастного Ильмара-бортника не выдержало пытки сердце, и он, к облегчению своему, испустил здесь дух.
— Ах ты! Как жаль!.. — огорчился Юнкер, потом, указав пальцем на Николауса, он вдруг приказал кнехтам: — Схватить его! Недолго будет пустовать наша дыба.
Крепкие кнехты навалились на Николауса сзади и заломили ему руки за спину.
— Что ты творишь, Юнкер? — изменился в лице барон; последнее приказание начальника стражи было неожиданностью даже для него.
— Я знаю, что творю, комтур! Доверьтесь мне. Не такая уж сложная у нас головоломка.
Пока он это говорил, кнехты и Меа Кульпа привязали Николауса к дыбе. Тело Ильмара, сброшенное на пол, прикрыли рогожей. Удо, ничего не понимая, переводил взгляд то на Юнкера, то на отца. В какой-то момент Удо даже попытался прийти на помощь Николаусу, но Юнкер, взяв его железной рукой за плечо, остановил попытку.
Юнкер сказал:
— Если наш Николаус сумеет доказать, что он из рода Смалланов, то, вне всяких сомнений, другой человек, — при этом он ткнул себе указательным пальцем в грудь, — сумеет вам доказать, что он из рода шведских королей.
— Отец! О, отец!.. — потрясённый Удо, обхватив руками себе голову, выскочил за дверь.
От мощных ударов в стену вздрагивала земля.
Юнкер наконец объяснился:
— Этого человека, который вовсе не есть Николаус Смаллан, не выдал упрямец Ильмар. Но этого человека выдали дети Ильмара, когда, одарив их пряниками и приласкав, я спросил, кто из замка наведывался к их отцу. В один голос они назвали господина Николауса, высокородного гостя из замка. Думается мне, вряд ли наш Николаус наведывался к бортнику за мёдом. А вот зачем он наведывался к нему, мы сейчас узнаем...
— Николаус, это правда? — спросил барон.
— Что — правда? — Николаус отвёл глаза.
— Что ты не тот, кого мы ждали... за кого себя выдаёшь?..
— Да. Это так. Я не Смаллан. И мейстерман Фридрих, живущий в Полоцке, не отец мне. Я московскому государю служу. И выполнил миссию.
— И сейчас ты нам скажешь — какую, — Юнкер схватил большие клещи со стола.
В это время широко — от удара ногой — распахнулась дверь, и в комнату вбежал Удо. В руках у него был меч — его сияющий меч, с каким он недавно показывался на стенах и, как молодой германский бог, устрашал им врага. Барон и Юнкер полагали, что Удо, потрясённый увиденным им в подземелье действом, бежал от действа, бежал оплакивать обманутую дружбу, но они, оказалось, неверно поняли его. Удо за мечом своим устремился и с мечом незамедлительно пришёл.
Не говоря ни слова, Удо бросился к Юнкеру. Обжигая его горящим, ненавидящим взором, славный Удо вознёс над ним меч... но Юнкер, весьма опытный воин, легко отбил меч клещами. Причём удар Юнкера был столь силён, что Удо не удержал меч, и тот с холодным звоном и дребезжанием отлетел в угол. Это был большой добротный меч — цвайхендер; страшное оружие в умелых и сильных руках.
С опозданием вбежали кнехты и повисли на плечах у разгневанного Удо.
Барон крикнул:
— Отпустите его! И почему вы ещё не на стенах?..
Кнехты безропотно удалились.
Удо заговорил с жаром:
— Отец! Ты разве ослеп? Ты не видишь, что творит этот безумец? — он указал на Юнкера. — Отпусти Николауса. Я уверен: он ни в чём не виновен. Вместо того, чтобы мучить здесь нашего гостя, идёмте наверх. Там мы нужнее, ибо русские опять пошли на приступ...
— Он признался сейчас, — перебил Удо Юнкер.
Фон Аттендорн кивнул:
— Это не тот Николаус, с которым ты дружил в детстве. Он просто очень похож на него.
Удо оглянулся на Николауса, привязанного к дыбе, и пристально вгляделся в его лицо.
— Хорошо! Пусть он и не тог, за кого себя выдаёт... Кто бы он ни был! Здесь обо мне речь! Ты же знаешь, отец, он мне жизнь спас. И благодаря ему моя кровь течёт по жилам и моё сердце стучит. И они взывают сейчас к вашему милосердию, к вашему великодушию. Разве я не должен спасти ему жизнь сейчас? Разве не будет это благородно?..
— Он враг, — перебил сына барон.
— А хотя бы и так! — настаивал Удо.
