Запахи в доме оказались неожиданные — воска и ладана, словно в церкви.
— Ну, что у вас? — нетерпеливо спросил Землянов. — Говорите.
Палеологову пришло в голову, что у мэтра в квартире может быть женщина или еще кто-то, кого нельзя показывать даже единомышленнику. Но непохоже, чтобы тот встал с постели, да и дверь в кабинет распахнута настежь, стол, как всегда, завален книгами и газетами…
— Ничего особенного, мэтр. — Он достал из внутреннего кармана конверт с бумагами Космача. — Это вам, для пополнения коллекции предметов культа.
Глеб Максимович заглянул в конверт, сунул его в карман халата и устроил головомойку, по-прежнему обращаясь на «вы».
— Я просил вас без крайней необходимости сюда не приходить. Тем более без предупреждения. Это не мои прихоти, Генрих, это правила элементарной конспирации.
— Простите, мэтр…
— Когда у вас пройдут эти мальчишеские порывы? Будьте же, наконец, серьезнее. Мы занимаемся очень важным делом.
— Да, я понимаю…
— Понимаешь, а приперся среди ночи! Грубость означала, что Землянов немного отходил.
— Поговорить захотелось, — сознался Палеологов
— Завтра в девять на Неве.
Это было условленное место их обычных встреч.
— Все понял. Спокойной ночи.
Он вышел на улицу и вдруг перевел дух с ощущением, будто не дышал все время с тех пор как вошел в квартиру Землянова. На ночной улице было пусто и тихо, где-то урчала вода, стекая в ливневую канализацию, глухо позванивали провода троллейбусной линии, еще глуше постукивали одинокие каблучки; во дворах и на крышах домов что-то еще шуршало, бормотало и монотонно звякало, но все эти звуки были звуками городского покоя. Он вдруг понял, что сейчас выпал тот самый случай, когда можно исполнить свою мечту и побродить по местам детства. Не нужно никуда спешить, никто не ждет, никто не знает, где он сейчас, — ночь полной свободы!
Засунув руки в карманы, бредущей походкой он прошел улицу до конца, свернул возле мигающего светофора, но телохранитель выскочил на проезжую часть и начал ловить такси.
— Мы идем пешком, — предупредил Палеологов.
— Генрих Сергеевич, Петербург — город особый. — Телохранитель все махал рукой. — А береженого бог бережет…
— Это мой родной город!
— Но ведь криминальный!
— А на кой черт ты? За что я тебе бабки плачу? Телохранитель догнал его и потащился сзади. Палеологов не выбирал дороги, не думал, куда идет, — ноги вели сами вдоль каналов, через горбатые мостики, в сводчатые арки и сквозь пустые, гулкие дворы. И почему-то не испытывал радости, может, потому, что мечтал уже о другом, — шел и представлял себе, как пойдет этими путями с княжной. Она будет держать его под руку, как Маргарита, а он станет рассказывать…
Мечтал и уже знал: ничего подобного никогда не произойдет.
К родному дому на Грибоедовском он выбрел около четырех утра, когда уже слипались глаза и болели ноги. Дверь парадного была новая, стальная, с кодовым замком. Палеологов понажимал кнопки сам, подтолкнул телохранителя:
— Давай отрабатывай штуку баксов.
Тот приступил к делу как профессионал, что-то слушал, проверял, но зарплаты своей не оправдал.
Давняя мечта пройти по родным улицам закончилась ощущением бесприютности, бездомности. Не замечая, куда идет, Палеологов внезапно обнаружил, что заблудился. Город оживал стремительно и к шести часам уже гремел, тарахтел и выл тысячами моторов, все в нем перепуталось, улицы на вид были старые, но назывались по-другому, пережившие сырую зиму дома не походили на себя, сменились фасады, вывески, подъезды, и даже автомобили ехали мимо чужие. Прошел сон, мышцы ног или окрепли, или потеряли чувствительность, он шел наугад с единственной целью — самому выбраться из лабиринтов улиц и каналов.
Не выбрался, заставил телохранителя поймать такси, поскольку до встречи с мэтром оставалось полчаса.
Река поднялась и подпирала гранитные парапеты, а Петропавловская крепость на той стороне, казалось, подтоплена, стоит в воде, и ангел на шпиле напоминает спасающегося от неминуемой гибели человека.
В назначенное время Землянов не пришел. Опоздания не могло быть в принципе, старый дипломат никогда себе этого не позволял. И все-таки Палеологов выстоял у парапета еще пятнадцать минут сверх обычных, «прощаемых» пятнадцати.
От набережной Невы к дому мэтра он пошел пешком. В этом что-то было — передвигаться на своих ногах! Мысли становились неторопливыми, как-то незаметно складывались в один длинный ряд, и сразу же становилась заметной и выразительной их логика.
Или полное ее отсутствие.
Возле парадного Землянова стояла неотложка и две милицейских машины. От одного их вида на душе стало пусто, как уже было, когда он продал Космача Матрешнику с Арбата.
— Узнай, в чем дело. — Он сел на низкий заборчик, длинные полы пальто упали в грязь.
Телохранитель сунулся к машинам, на минуту задержался возле «скорой».
— Суицид, — сообщил он. — В тридцать первой квартире.
Палеологов понимал: входить сейчас туда глупо, бессмысленно и опасно, сам мэтр никогда бы этого не одобрил, однако ноги понесли сами, как по местам детства.
Возле открытой двери курили санитары в голубых халатах.
— Вам туда нельзя. — Телохранитель попытался заслонить собой вход.
В передней и зале толклись какие-то люди, будто в музее, с любопытством рассматривающие экспонаты. Землянов оказался в комнатке, где принимал Палеологова в прошлый раз. Он сидел в кресле, опустив голову, в руках, лежащих на коленях, был маленький пистолетик, и создавалось впечатление, будто он сидел тут, играл и, наигравшись, заснул.
Только почему-то на столике перед ним стояла ритуальная глиняная чаша, чуть ли не доверху наполненная жженой бумагой, и в комнате еще пахло гарью. А под ногами валялись все четыре заповедных сосуда с варварски срубленными горлышками. Палеологов машинально поднял один из них и обнаружил, что затычки сделаны из туго скрученной газеты, которая торчит с обратной стороны.
Если там и были джинны, то они, наверное, витали где-нибудь здесь же…
Какой-то утлый человечек, возможно, следователь, сначала прогонял, потом что-то спрашивал у предводителя; и тот что-то отвечал, не вдумываясь в слова, и единственное, что запомнилось, — самоубийца не оставил предсмертной записки, и потому совершенно неясны мотивы содеянного.
Эта записка нашлась спустя несколько часов в квартире Палеологова. Она торчала из факса, скрученная в трубочку, как пробка для сосуда с джинном. Написанная от руки, она была такой же короткой, как рекомендательное письмо академика, найденное у Космача, но или аппарат забарахлил, или Землянов после своего сообщения запускал просто чистые листы, — на записку израсходовался весь рулон бумаги.
