— Вы чо ребят такие серьезные, а? — Смеюсь я. — Случилось чего?
— Хорошо, что вы сидите, — отвечает Леся, толкая Джона локтем. — Давай его сюда.
Британец выглядит так, будто ему ужасно неловко. Протягивает нам с Машей свой смартфон.
— Мы тут сидели, от нечего делать рылись в Ютубе… — Почесывает рыжую голову Майк.
— Что там? — Спрашивает Маша.
Опускаю взгляд на экран. Видео. Название сверху: пьяные придурки отжигают. Хештеги: #ржака, #мажоры, #угар, #смотретьвсем. Молча нажимаю на «плэй».
На экране сначала темно, далее то тут, то там появляются пятна светомузыки. Что-то движется, камера поднимается выше. У меня неприятное предчувствие, в желудке все сжимается. Начинаю узнавать интерьер — это мой дом. Следующий кадр: хохочущая Солнцева расставляет бокалы пирамидой на столе, Суриков наполняет их папиным коллекционным шампанским.
Народ улюлюкает, раздается свист. Рывок, и хрусталь летит на пол. Вдребезги. Тишина. Секунда, две, и слышится знакомое хихиканье.
Следующий кадр: крупным планом лицо Солнцевой.
— Ты сказал, разлей, а мне послышалось разбей! И-ха-ха-ха-ха!
Переглядываемся с Машей. По ее испуганным глазам понимаю, что она догадывается — ее брату теперь предстоит скорая расправа. Придушу его.
Возвращаю взгляд на экран. Камера пляшет. Отрывки с танцпола чередуются вставками с Пашкиного выступления. Вот он поет песню Солнцевой, вот спускается в зал, вот эта сумасшедшая прыгает на него с разбегу. Треск, хруст, юбка рвется на попе, и мы видим… стринги. Красные ажурные стринги!
— Ох! — Маша закрывает рот руками.
— Анбеливбл, — бормочет Джон, стараясь не ржать.
Да уж точно. Невероятно. Но «фак» тоже бы подошел.
Теперь картинка, прыгая, сопровождает нас к бассейну. Снова они — стринги. Качаются на воде, словно флаг. Бах! В бассейн с балкона падает Пашка, долго не всплывает. Крупным планом лицо Солнцевой: «Сдох…». Глаза круглые, испуганные. Потом ее же улыбка: «Не сдох». И довольное хихиканье.
Следующий кадр: батут возле бассейна, пьяные (вот здесь по-другому и не скажешь) придурки прыгают в него по очереди. Мимо проходит Солнцева: на ней огромные тапочки и ш… Что?!
— Это ж меховой жилет моей мамы! — Изрыгаю ругательства. — Норка или хрен знает, какой там благородный грызун.
— Дим… — Маша гладит меня по плечу.
Камера проходит мимо шезлонгов, на которых парни курят что-то, хорошенько затянувшись и долго не выдыхая.
— Сукины дети, — сжимаю кулаки.
Косячок переходит по кругу от одного к другому. Наконец, в кадр попадает плывущее по воде бассейна… дерьмо!
— Это что, говно? — Пищит моя жена, хватаясь за голову.
— То-то я смотрю, больше никто не прыгает туда. Вот уроды! — Промолчу, что мне лично вот этими руками пришлось эту кучку вылавливать на следующий день. Хорошо хоть в перчатках и сачком.
В следующей сцене гениального фильма с сотней тысяч просмотров Солнцева в мехах, принадлежащих моей маме, играет в баскетбол. Потом, срываясь с места, они с Пашкой уносятся за ворота на папином квадроцикле. Далее они уже играют в гольф, выдирая при ударе клюшками целые куски газона перед домом.
— Открывай рот, — ржет Суриков, наполняя водный пистолет абсентом.
— Э, — Аня послушно показывает язык.
Он прицеливается и стреляет, а его подружка теперь ловит летящие в нее капли. Через секунду они уже ржут, катаясь по траве, затем ползают в догонялки. Напоминаю, Анна до сих пор в благородных мехах с чужого плеча. Совести нет от слова совсем.
— Господи, — шепчет вдруг моя супруга, когда в кадре появляется шатающийся участковый Гунько.
Он на сцене. На нем широкие семейные трусы, длинные черные носки, расстегнутый китель. Но больше смущает не это. На его шее маркером нарисовано подобие татуировки. Узнал бы ее из тысячи. Потому что она, черт возьми, моя! Моя! Крылья сокола, перья, знакомые острые когти и клюв.
Они кого, засранцы, изображают? Меня?!
Ребята, уже видевшие ролик, начинают снова давиться со смеху, когда к татуированному Гунько, стоящему на сцене с микрофоном, присоединяется Солнцева в ментовской фуражке. Играет музыка, они совершают характерные движения. Пьяный в хлам участковый просто дергается, пародируя деловую походку, она читает рэп:
Модельная стрижка. Барсетка подмышкой.
Заходит в ГАИ смазливый парнишка:
«Мы сегодня с папой были в салоне,
Папа задарил мне новый Лэнд-Ровер,
Нужны мне номера в реале,
Чтоб пацаны все ох*вали,
Девчонки кричали, братки чтоб мычали,
А на постах мне мусора честь отдавали».
И дальше эти придурки под общий визг качают зал уже вместе:
Номерок блатной — три семерочки,
Едик-катит фраерок — ксивы-корочки.
Номерок блатной да три семерочки,
Не помогут тебе, фраер, твои корочки.
(прим. Крестная семья — Номерок, ft. Каста)
— Не помогут, — обиженно вторит участковый, изображая меня.
— Она реально круто отожгла, — ржет Ярик, и, заметив мой взбешенный взгляд, откашливается. — Ой, прости, Димон…
— Паша, — произносит Маша, указывая пальцем на видео. — Это же П… Паша.
После недолгого проигрыша Паша, по-гангстерски прижав микрофон к губам, начинает:
Взяли мы на дело
Волыны и ножи,
А Димон взял пакет анаши.
По карманам наркоманам: хлоп-хлоп,
«Эй, стоять на месте — стоп-стоп!»
Закричал.
Дальше слова песни подхватывает вся толпа ополоумевшей молодежи:
Мент, мент,
Хочет документ.
Мент, мент,
Хочет документ.
Все стихает, и Гунько в ожесточении выплевывает в микрофон:
Ножа ему!
Ножа ему!
Ножа ему!
(прим. «Крестная семья — Мент»)
Когда вижу, как в следующем кадре на стеклянном столе в моей гостиной появляется стриптизерша в костюме Красной Шапочки и, раздеваясь, закидывает фиолетовый лифчик на люстру, до скрипа стискиваю зубы. Ну, и родственнички у меня теперь. Разнесли к херам собачьим мой дом и свалили. Подставили меня, дебила наивного. Таких люлей из-за них от бати отхватил.
Когда ролик заканчивается, на экране застывают счастливые пьяные лица теперь уже молодых родителей — Ани и Павлика. Они счастливы, горды тем, что наворотили, и, что слишком очевидно, — хотят продолжения банкета.
