Он действительно располагался в здании старого телеграфа, которое всегда пустовало, во всяком случае, сколько я его помнил. Теперь все поменялось. В здании горел свет, над входом зеленым полыхала газовая вывеска, пахло жареным луком и лапшой. У нас с Масахирой дружно забурчали животы.
– Я договорился, ты выступаешь по четвергам.
– Сегодня разве четверг?
Масахира пожал плечами и заметил, что сегодня устроили пробный вечер – если дело пойдет, то едой каждый четверг мы обеспечены, кроме того, он надеется выносить как минимум четыре порции.
– А если им не понравится?
– В этот район выселили студентов и преподавателей Университета, – сообщил Масахира. – У них культурные запросы выше, им понравится. К тому же здесь типографии, там тоже грамотные люди работают. Надо только расклеить афишки.
Мы вошли в «Зуб». Хозяин ресторана посмотрел на меня с сомнением, но все-таки выдал ведро с клейстером и пачку афиш, перерисованных из старинной рекламы телевизоров, афиши зазывали на вечер культуры и горячего супа. Культуру обеспечивал мертвый пианист, а в отсутствие его я – Масахира добавлял к имени пианиста «усопший», а снизу подписывал про меня: «Синкай, лауреат премии Акутагавы». Вранье, конечно. Но Масахиру это чрезвычайно забавляло, а мне было все равно, обещали кормить.
Так мы оклеили несколько кварталов в районе южного предместья, афиши и клей закончились, мы возвращались в «Зуб» переулками и вдруг вышли на улицу, сохранившуюся в неприкосновенности еще с начала прошлого века. Раньше она вела к сгоревшему театру, сейчас к пустырю, заросшему помойкой.
Улица была неожиданно многолюдной. На левой, солнечной, стороне расположились продавцы разнообразной старины, нужной и ненужной. Мы шагали вдоль рядов стоптанной обуви, радиоактивной военной амуниции, портативных компьютеров, по уверению продавцов, остававшихся в рабочем состоянии, самодельных свечей, краболовок, книг, лапшерезок, собачьих ошейников и миллионов других вещей. Масахира перестал веселиться и разглядывал барахло. Меня оно не очень интересовало, я уже купил летный комбинезон и вполне еще ноские ботинки.
Человек продавал журналы, открытки, газеты и шкатулки. Старые, выцветшие, ветхие. Иногда мы покупали такие журналы и газеты, чтобы делать из них сатирические коллажи или оклеивать для тепла стены. Но сейчас Масахира разглядывал фотографии.
Масахира одержим наследием. Он не знает своих родителей, вырос в приюте, фамилию ему придумали перебором слогов, и от этого считает себя невыносимо второсортным. Поэтому Масахира конструирует свое прошлое сам, за взятку в архиве ему выписали приличную родословную, и теперь он заполняет ее купленными на рынке материальными свидетельствами: зазубренной саблей, принадлежавший его пращуру, жившему еще до первой Реставрации, фотографиями и письмами на желтой бумаге, костяной доской для го, спасенной предком Масахиры в Дни Огня. И еще каким-то старинным барахлом. Когда жизнь наладится, Масахира расставит все это по углам дома, приведет в него красавицу с юга и будет рассказывать детям о блистательном прошлом. Мою книгу Масахира приобрел в двенадцати экземплярах в надежде, что в будущем первое издание принесет ему благополучие и уважение. На первой странице он попросил, чтобы я подписал: «Моему другу Масахире».
Продавец не хотел уступать, Масахира нервничал и ругался, а потом совершил хитрый ход – добавил к обмену доску и забрал фотографии. На фотографиях свирепо хмурились в объектив бравые летчики в белых шарфах, Масахира был доволен, приосанился.
Афиши кончились, клей кончился, стало темнеть и холодать, мы отправились в «Зуб водяного», рассчитывая на горячее.
Кафе уже открылось для посетителей, но самих посетителей пока не набралось. Мы прошли на кухню. Здесь пахло имбирем, пекли печенье и что-то готовили. Масахира позвал повара, и через пять минут мы уже ели яичницу из порошка и пили эрзац-кофе, Масахира же еще и пригублял из зеленого четырехгранного флакона с длинным горлышком.
Скоро настроение Масахиры улучшилось, и он уже рассказывал о планах, роняя на брюки комочки яичницы и ловко подбирая их пальцами в рот. Недавно Масахире посчастливилось – он выиграл в кости старинный мобильный телефон, и этот телефон оказался в рабочем состоянии, что большая редкость. В памяти телефона нашлось множество изображений прежнего мира: ландшафты, милые животные, автомобили и мотоциклы, веселые красавицы на пляжах и вкусная еда на тарелках. И теперь Масахира намеревался купить патент и издавать открытки, на Северных Территориях на них огромный спрос. Я предполагал, что это вряд ли возможно – ни бумаги, ни краски, ни свободной типографии сейчас не найти, я-то знаю. Но Масахира утверждал, что все решаемо, главное – хотеть.
– У меня есть человек, он может все устроить – и печать, и переправу. Но ему нужно показать товар. Вот что я предлагаю…
Надо взять мою книгу, обрезать бумагу по краям страниц – все равно стихи только посредине – и на этой бумаге напечатать открытки, небольшие, но красивые. Бумага отличная, из нее получатся великолепные блестящие открытки…
У меня заболела голова. Масахира явно перебрал сегодня, слушать его открыточный бред было утомительно, я взял с плиты чайник и отправился в зал.
Здесь оказалось неожиданно многолюдно, пока мы с Масахирой ели на кухне яичницу, в кафе собралось изрядное число людей, наверное, из-за погоды. Да, с моря задувал ледяной ветер и периодически сыпался снег с неба, в зале сидели семнадцать человек, я пересчитал их из кухни. А может, из-за чая набрались. Официант разносил по залу чайники, сегодня можно было заказать чайник и дальше доливать сколько угодно кипятка. Я устроился за столиком перед сценой и выложил на стол книги. Десять штук. Дома в цинковом ящике хранилось еще сорок. Я открыл книжку.
Масахира схватил за руку хозяина ресторана, притащил его ко мне и предлагал отличный план – посетителям, купившим пять банок пива, предлагать в подарок книгу стихов, автор ничего против не имеет, особенно если назавтра самого автора и его лучшего друга накормят обедом.
Автор ничего против не имел. Из подсобки показался повар, он протиснулся в дверь спиной и вытащил за собой пурпурное пианино. Хозяин и Масахира попросили после каждого стихотворения брякать на клавишах что-нибудь ободряющее и улыбаться. Автор согласился.
Я прочитал первое стихотворение.
Я не люблю читать вслух. Стихи, произнесенные с бумаги, теряют половину, а то и больше, но людям лень читать глазами, им удобнее слушать. На крыше пианино остался след, видимо, вчерашний пианист приложился здесь лбом, это меня ничуть не смутило, закончив стихотворение, я подошел к фортепиано. Играть я не умел, поэтому просто растопырил пошире пальцы на правой руке и брякнул по клавишам. Пианино издало дребезжащий звук, тут уж все на автора посмотрели. Масахира картинно захлопал в ладоши.
А я приступил ко второму стихотворению, решил читать по очереди, не мудрить. На середине дверь в «Зуб водяного» открылась, и появились новые посетители, странные для этого места, – женщина лет тридцати пяти и девушка, пожалуй, старшеклассница. Обе из верхнего города, это сразу видно. Кажется, они замерзли, поэтому и заглянули, устроились у стены, с краю. Заказали чай с пряниками. Я начал читать третье стихотворение, на этот раз громче, чтобы было лучше слышно.
