«По крайней мере для Майет я царь, — подумал он. — А вот для госпожи Шесу... и всего остального Египта...»
Он задавался вопросом, будет ли Египет когда-нибудь взирать на него как на бога и солнце, как взирали на его деда. С каждым днём становилось всё яснее, что никто никогда не взирал так на его отца. Ведь можно предположить, что, когда шесть недель пройдут и он больше не будет зависеть от госпожи Шесу, окажется, что он не царь вовсе, а путаник, который всё делает наперекосяк, как сегодня. И что даже его мысли насчёт армии, в правоте которых он был настолько уверен, ошибочны...
Угнетённый, он пошёл вверх по склону, как обычно, забыв о Майет, пока не услышал, что она окликает его:
— Постой, Тот, я нашла другую лягушку, на которую мы можем посмотреть.
— В другой раз, малышка, — рассеянно сказал он, почувствовав боль от обеспокоенного выражения её лица. — Всё в порядке, — добавил он.
Звук открывшихся ворот и ещё один приступ радостного бульканья Киага заставили его оглянуться. В сад со стороны Большого двора вошли Амену и Рехми-ра. Тот встретил их на дорожке; как только они увидели его выражение, нетерпеливые вопросы, написанные на их лицах, сменились масками тактичного равнодушия.
— Ты отпустил воинов, Рехми-ра? — небрежно сказал Тот, пряча глаза.
— Да, Тьесу.
— А потом, — бодро добавил Амену, — мы пошли искать вас — пыльные, в совсем неподобающем виде, с пересохшими глотками... и с надеждой, что нас пригласят разделить кувшин пива. Кстати, могу я послать за ним?
— Да, пожалуйста. — Тот поглядел на него и выжал кривую улыбку. — По крайней мере пивом я могу командовать, когда мне его хочется.
— Скоро вы будете командовать всем Египтом, — сухо отозвался Амену. Он вышел, свистом призывая слугу. Рехми-ра остановился потрепать уши собаке. Внезапно он сказал:
— Если подумать, Тьесу, то шесть недель это немного. Две недели займут праздники перед днём вашего вступления в возраст — значит, осталось всего четыре, а половина этой недели уже прошла. По правде говоря, мы не успели бы попасть в Нубию и вернуться оттуда...
— Да, — быстро ответил Тот, — не успели бы.
Больше они не говорили о кампании, но по дороге к беседке на душе у Тота становилось всё тяжелее и тяжелее, пока она не окаменела от уныния. Ни вернувшийся с пивом Амену, ни попытки обоих друзей повернуть его мысли к более весёлым предметам не принесли успокоения.
— Что они на самом деле думают обо мне — вельможи, да и все, кто был на приёме? — в конце концов спросил он. — Они смотрят на меня так, будто я всё ещё вавилонянин или кто-нибудь, кому они не могут доверять, кого не могут понять. Вы думаете по-другому.
— Конечно. Мы же знаем вас, — ответил Амену и добавил после некоторого колебания: — Но Тьесу, которого мы знаем, сильно отличается от Величества, которого видят придворные, — от бесстрастного человека, твёрдой походкой идущего по Большому залу...
— Это они делают меня бесстрастным и твёрдым! Все эти глаза, которые пялятся на меня... Я чувствую, как они разбирают меня на части, кусок за куском. Вот что они делают.
— Нет, всё это происходит в ваших мыслях, — спокойно возразил Рехми-ра. Он откинулся на колонну беседки и вытянул вперёд ноги в пыльных боевых сандалиях. — Я знаю это чувство. Мой отец говорит, что это только из-за нашего возраста. Он говорит, что каждый шестнадцатилетний парень уверен, что глаза всего мира смотрят на него.
Тот неохотно улыбнулся. Он завидовал Рехми-ра, его близости с отцом, большим надёжным человеком, обладавшим мудростью и чувством юмора, которого всегда было приятно послушать. Но в этом случае его мудрость не годилась.
— Они действительно смотрят на меня, — сказал он.
Напряжённая тишина подтвердила правоту его слов.
— Тьесу, вы не даёте им возможности узнать вас, — поучающе заметил Амену. — Могу поспорить, что во всём Египте нет никого, кто действительно знал бы вас, кроме нас двоих, и вон той вашей маленькой жены... и ваших солдат.
— Да, мои солдаты! — горько сказал Тот. — Даже они должны начать удивляться. Они учатся и учатся, а я никак не использую их. Скоро они так же, как все остальные, будут смотреть на меня и говорить: «Он точь-в-точь как его отец»!
— Тьесу, вы не похожи на него! — перебил Рехми-ра.
— Да, думаю, что не похож. А если бы был? Разве есть что-нибудь плохое в том, чтобы походить на отца? Я думаю, его тоже никто не знал. Я думаю, что его совсем не понимали. Вы знаете, в каких случаях люди говорят: «Добрый Бог похож на своего отца»? Когда я просто думаю о чём-нибудь другом, порой гораздо более важном — по крайней мере для меня. А теперь скажите мне, что в этом ужасного?
— Дело вовсе не в этом... — начал было Рехми-ра.
— А что же было ужасного в нём? — спросил Тот. — В чём было его дело? Ты можешь сказать? Ты знал его?
— Нет.
— И я не знал. — Тот со вздохом откинулся в золочёном кедровом кресле. — А хотел бы знать... — Он печально умолк. Когда Тот ссорился с госпожой Шесу, ему казалось, что он не знает, кто он такой, всё становилось шатким и неопределённым. «Почему я поссорился с ней? — думал он. — Почему я не могу с ней не ссориться?!»
Он осушил свой кубок и подтолкнул его к Амену.
— Знаешь, налей ещё. И, во имя Амона, давайте поговорим о чём-нибудь другом!
Амену встал налить пива и сразу начал свою любимую тему — насчёт обаяния княжны Нофретари. Он как-то признался Тоту, что впервые увидел её, когда той было три года, и с тех пор безнадёжно любил её. Скорбное лицо Рехми-ра потеряло неестественную серьёзность, и он принялся дразнить Амену. Фараон пил своё пиво и слушал, пытаясь забыть за болтовнёй Рехми-ра о своём унынии и глядя, как закатное солнце золотит пруд и неподвижную фигурку маленькой Майет, которая, наверно, нашла другую лягушку.
Через несколько секунд боковые ворота открылись, и в сад вошёл Сенмут. Он торопливо подошёл к беседке, кланяясь на ходу.
— Прошу прощения у Вашего Величества. Я пришёл по поручению Её Сиятельства. Она просит Ваше Величество прибыть в её Покои. И не откладывая, если Вашему Величеству будет угодно. Это очень срочно.
В манере и взгляде Сенмута было что-то странное. Тот встал и всмотрелся в него.
— И в чём же дело?
— Она хочет поговорить о Нубии, Ваше Величество. Я полагаю, что...
Тот уже прошёл мимо; в его глазах заблестела надежда.
— Ждите здесь! — не оборачиваясь, бросил он Рехмира и Амену, направляясь к воротам. Сенмут шёл за ним по пятам.
Через десять минут двое молодых приближённых получили приказ срочно явиться к Тоту. Когда Амену постучал в дверь Покоев Царя, Тот собственноручно распахнул её, схватил друзей за руки и втащил внутрь.
— Я иду! — кричал он. — В Нубию, сражаться с Девятью Луками[127]. Я выхожу на рассвете, только подумайте... О боги, как же я ошибался в ней! Она слушала меня всё время... и сразу поехала вопросить Амона. Он сказал ей, что я был прав. Я был прав! О, я знал это, но я так рад, что и она это знает. Она не сердится, она простила все мои нападки, она абсолютно всё понимает. Теперь я могу идти в поход! Рехми-ра, вы оба — поторопитесь в казармы и отдайте приказ от моего имени!
