Подошла Эньяра и встала рядом с Оризианом.
— Странное место, — сказала она.
Он согласился:
— Да, поразительное. Хотел бы я, чтоб Иньюрен был здесь и видел это. Думаю, он многое мог бы рассказать об этом городе.
Эньяра стиснула руки и тихо ответила:
— Да. Я очень по нему скучаю. Конечно, я проводила с ним меньше времени, чем ты, но после Рождения Зимы… он делал все возможное, чтобы помочь мне.
— Он всегда помогал, — поправил ее Оризиан. — Тебе, отцу, мне; он заботился обо всех нас и по разным поводам. Вот думаешь, что тебе известно, как кто-то важен, а на самом деле ничего не знаешь, пока он не умер. — Он с убитым видом покачал головой. — Знаешь, я думал, что хорошо его знаю. Но вот появились Эсс'ир, Хайфест, Ивен… Я чувствую, что сейчас я знаю о нем меньше, чем месяц назад.
— Ты знаешь самое главное: он заботился о тебе, заботился обо всех нас.
Оризиан прищурился, вглядываясь вдаль.
— Он советовал мне не желать вещей, которых я не могу иметь, но как можно не хотеть? Я бы все изменил, если бы мог. Все как раз наоборот. Я хочу снова видеть отца. Видеть его такого, каким он был, когда все были живы. Разве плохо желать такое?
Эньяра положила ему руку на плечо. Горе — слишком опасная для них обоих территория, чтобы ее делить. Оризиан всегда боялся, что если он Эньяре или она ему позволит увидеть чуть больше скорби, которую каждый из них нес в душе, то они уже не смогут удержаться, и горе выплеснется наружу.
— Я боюсь, Оризиан.
Что-то он не помнил, чтобы она когда-нибудь говорила подобное. Лихорадка подводила ее к самому краю Темного Сна; как-то она чуть не утонула в гавани Колгласа; а однажды за городом, он сам видел, она упала с высокого дерева и сломала немало сучьев, пока долетела до земли. С самых юных лет, с той поры, как узнал, что осенью деревья теряют листву, он считал, что Эньяра не знает страха. А теперь эта мысль, как и многие другие, казалась ему совсем ребяческой.
— Чего боишься? — спросил он.
Эньяра чуть не засмеялась:
— Твоего выбора. Смерти. Остаться одной. Ты, я, Рот — мы только сейчас обрели друг друга.
— И не потеряем. С другой стороны, еще могут быть живы и другие. Мы должны держаться за эту надежду.
— Говоришь как Тан, — сказала Эньяра. Он быстро взглянул на нее, ожидая увидеть на ее лице улыбку. — Но ведь ты и есть Тан, не так ли?
— Ох, Эньяра, надеюсь, нет.
Она крепко обняла его, вдруг опять став старшей сестрой.
— Если ты станешь Таном, то будешь хорошим Таном, — сказала она, выпуская его из объятий.
Он глядел на нее:
— Хорошо это или плохо, я должен попробовать, не так ли? Все желания, о которых я говорил, — только желания. Я не выбрал бы ни одного из них — и никто из нас не выбрал бы, — однако мы здесь, и, если никого больше нет, я должен попробовать.
Она взяла его за руку, и так они и стояли, как когда-то в детстве, брат и сестра, бок о бок, разглядывая разоренную землю, на которой под зимним солнцем лежали руины.
Вернувшаяся Ивен принесла немного пакетов с едой в оленьей шкуре, посохи и куски меха, чтобы они обмотали обувь.
— Все лучше, чем ничего, — сказала она, сбрасывая все в кучу к своим ногам.
— Вы пойдете с нами? — спросил Оризиан.
— Да, да. По крайней мере часть дороги. А может, и до самого Колдерва.
— Я рад.
На'кирим коротко хохотнула и бросила на него пронзительный взгляд.
— Ты бы не радовался. Это плохой знак, если бы тебе хватило ума его прочесть.
Он терпеливо ждал ее разъяснений. Ивен неопределенно махнула рукой в сторону Эсс'ир и Варрина, все еще бродивших внизу среди обломков:
— Не знаю, найдут ли что-нибудь эти Лисы, но я видела достаточно много и понимаю, что и мне лучше некоторое время провести подальше отсюда. Там, на свежем снегу, следы собак, больших собак, и людей. Кто-то явно крутился здесь ночью.
Оризиан беспокойно оглядел разрушенный город. Никакого движения, разбитые стены и обломки камней спокойно лежали под снежным покровом.
— Если я останусь, то эти, кто бы они ни были, могут пойти по вашему следу, хотя, с другой стороны, могут и не пойти. Но даже если бы пошли, то перед уходом скорее всего откопали бы меня в любом из моих убежищ. Однако я не дура и потому, несмотря на всю любовь к одиночеству, рискну пойти с вами. Попытаю свою судьбу.
Оризиан кивнул.
А она резко добавила:
— Конечно, если бы вы, незваные гости, не вздумали сюда подняться, я продолжала бы жить себе тихо и спокойно.
Оризиан не сдержался:
— Незваные гости, которые явились в мой дом, обошлись мне гораздо дороже, чем мы обходимся вам.
Он начал спускаться вниз с площадки, чтобы присоединиться к Эсс'ир. Свежий снег хрустел у него под ногами. Она сидела на корточках около груды камней и водила изящным пальчиком по их изъеденной временем и непогодой, кое-где покрытой лишайником поверхности. Оризиан остановился у: нее за спиной, на мгновение захваченный мерцанием зимнего солнца на ее волосах.
— Собака, — негромко сказала Эсс'ир, повернула голову и, протянув палец, посмотрела на него снизу вверх ясными серыми глазами. Он увидел на нем несколько коротких, грубых шерстинок.
— Ивен говорила, что ночью в развалинах кто-то был. Она идет с нами.
Эсс'ир гибким движением поднялась на ноги и ответила:
— Лучше, если мы пойдем сейчас же. Нам от них не спрятаться, так что лучше быть на открытом месте. Тогда мы увидим, как они подходят.
* * *
Они шли вслед за Ивен на север вдоль подножия утесов. Все были напряжены и насторожены. Даже Ивен казалась неуверенной среди привычных для нее руин. Оризиан впервые в жизни мечтал почувствовать на своем боку меч. Или какое-нибудь оружие, надежнее, чем короткий нож, висевший у него на поясе.
Они вышли из Крайгар Вайна, и ничто не нарушало тишины, кроме карканья ворон на вершинах окружающих скал. На этот раз они снаряжены лучше. В мехах, которые им дала Ивен, и с ее посохами им не страшны никакие, самые холодные и унылые, земли. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы им было почти уютно, даже когда они вышли из-под навеса утесов и на них напал ветер.
В такой яркий день, как этот, видно далеко и можно было любоваться горами. Оризиан представил себе, что Кар Крайгар спит, отдыхая в затишье перед очередной бурей, которая скоро опять нападет на город с Тан Дирина. Их окружали огромные пики, усеянные шпилями и башенками скал, и самое глубокое безмолвие; вполне можно было поверить, что они — единственные за неисчислимые годы живые существа, шагавшие по этим тропкам. Воздух был словно пропитан древностью и терпеливым безразличием Кар Крайгара. Они пробивались на север.
