спасти.
Теперь Одесса уже заметно опустела…
Из 600 тысяч жителей осталось здесь всего 360 тысяч человек.
Это число, на удивление, определяется довольно точно.
С одной стороны, известно, что 25 августа 1941-го населению было выдано 360 тысяч хлебных карточек, а с другой – в соответствии с проведенными нами расчетами до 1-го сентября 1941-го из Одессы было эвакуировано около 240 тысяч человек. Два этих числа, 360 и 240 тысяч, дополняя друг друга, как раз и составляют те 600–610 тысяч жителей довоенной Одессы.
Из этих 360 тысяч, получивших хлебные карточки, 160 тысяч евреи.
До сдачи Одессы остается еще полтора месяца, и можно еще успеть какую-то часть их эвакуировать, если, конечно, ввиду особых обстоятельств, ставших известными после захвата Николаева, отказаться от вывоза, скажем, металлолома или железнодорожных вагонов.
Проблема только заключается в том, что большая часть из этих «недоэвакуированных» представляет собой… «балласт».
А «балласт», как известно, «эвакуации не подлежит»!
Не подлежал он эвакуации вчера и не подлежит сегодня, несмотря на то, о чем «кричат» шифровки из Николаева, несмотря на то, что 17 тысяч евреев – взрослых и детей – уже расстреляны в Воскресенской Балке…
Еврейских детей Одессы скоро постигнет участь детей Николаева!
Теперь мы уже знаем – крылатый лозунг: «Одесса была, есть и будет советской» не имеет ничего общего с действительностью!
Одесса будет сдана. Одессу уже давно готовят к сдаче.
С того самого дня, когда 2 июля 1941-го специально присланный рефрижераторный теплоход «Кубань» вывез из городского холодильника все запасы продовольствия…
Между-действие седьмое: Город-герой
Родная земля, где мой друг молодой
Лежал, обжигаемый боем,
Недаром венок ему свит золотой
И назван мой город героем.
Семен Кирсанов.
У Черного моря
«Валериановые капли»
15 сентября 1941 г. До трагедии евреев остается 30 дней и ночей
Теперь румыны уже совсем близко – всего в 25 километрах, и только ждут не дождутся возможности выместить на евреях Одессы всю боль и усталость долгих кровавых боев.
А между тем у нас, в Одессе…
А что у нас, в Одессе?
У нас – ничего. У нас все «нормально».
Бомбят днем и ночью.
Зажигалки, фугаски, мины…
Нет хлеба, электричества, воды, нечем тушить пожары.
Все нормально…
Держим оборону.
Выполняем приказ.
На передовой – наши отцы и братья.
В городе – наши мамы, бабушки и мы – дети.
Да, и мы!
Нам в эти дни предназначена особая, очень важная, роль.
Как бы это поаккуратнее выразиться, нам в эти дни предназначена роль «валериановых капель».
Ну что, скажите, может быть более «успокаивающим», чем зрелище нарядных малышей, важно шествующих «первый раз в первый класс».
Сегодня по решению обкома партии начался учебный год.
И дети Одессы… оставшиеся в Одессе дети!.. идут в школу.
Правда, на этот раз, не 1 сентября, как обычно, а 15-го, и без белых носочков, и без букетов разноцветных хризантем…
Но все равно – в городе праздник!
Янкале должен был идти в третий класс, но бабушка Слува его не пустила, считала, что в эти дни лучшее место для ребенка – это бомбоубежище.
Ролли тоже не пошла – мала еще была для школы.
А вот мальчик по имени Давид Гриншпун пошел.
И уже на следующий день, 16 сентября 1941 года, ровно за месяц до начала трагедии, в газете «Большевистское знамя» появилась статья, героем которой был… «маленький Давид».
Речь шла о том, как «маленький Давид» явился «первый раз в первый класс» ранним утром – «за целый час до назначенного времени»[87].
Мы не знаем, где погиб «маленький Давид» – в Тюремном замке, на Дальнике или в Богдановской Яме. Но абсолютно уверены в том, что он не повзрослел и не состарился, и не смог вспоминать на встрече с бывшими одноклассниками свой первый урок и свою первую любимую учительницу.
«Первый раз в первый класс» – это, конечно, «круто»!
Но это еще не все ноу-хау нашего первого секретаря товарища Колыбанова.
Лозунги и частушки
В дополнение к 1800 агитаторам, уже целый месяц шастающим по дворам и бомбоубежищам, с 8 сентября 1941-го по городу разъезжает… агитационная машина – грузовичок, украшенный лозунгами, портретами вождей и карикатурами на «фрицев и мамалыжников».
Грузовичок останавливается у аптеки Гаевского, у Оперного театра, на Привозе, опускает борта и превращается в импровизированную сцену, вокруг которой, привлеченная громкими звуками баяна, собирается толпа. И начинается митинг.
Один за другим на сцену взбираются ораторы. У всех – один и тот же припев: «Держать оборону! Не дадим врагу топтать наши улицы и бульвары! Не допустим убийц в наш солнечный город!»
Вслед за ораторами появляется баянист и девушки в веночках.
Дрожат бумажные цветы, звенят монисты, заливается баян и как-то сразу светлеют лица – любят, любят одесситы эти незамысловатые частушки: «Антонеску-горлохват на Одессу шлет солдат. Не берут ее войска, и берет его тоска. Не бывать в Одессе им, мы Одессу не сдадим!»
Частушки понравились. Публика смеется и долго с удовольствием хлопает. А когда смолкают «овации», в толпу летит дождь листовок, призывающих всех, не подлежащих эвакуации, «держать оборону». Иногда в таких митингах участвует сам товарищ Колыбанов.
«Одесса была, есть и будет советской!» — скандирует первый секретарь.
Именно эту мысль хочет он донести, вдолбить…
Для этого он и устроил весь балаган с грузовиком и «спонтанными» митингами. Для этого он и сам часами парится в этом грузовике и дерет глотку на митингах.
И надо отдать должное Колыбанову: его темпераментная речь заряжает слушателей оптимизмом.
И старенькая тетя Роза с Костецкой с гордостью будет рассказывать вечером соседкам во дворе: «Так я сегодня была на митинге у Гаевского. Так этот, ну первый, в кожанке, так он прямо так на меня посмотрел и сказал: “Ни за что! Ни за что не уйдем из Одессы! И не надо вам так себе нервы делать!”»
И соседки, собравшиеся вокруг тети Розы, будут качать кудрявыми головками и думать про себя, что, наверное, и впрямь «не нужно себе нервы делать».
Ведь не простой человек сказал – первый секретарь!
Уж он-то, наверное, знает: «сдадут» или «не сдадут»…
Ну да, конечно, товарищ Колыбанов знает, еще как знает, что, как ни крути, но где-то через месяц, 15–16 октября 1941-го, Одессу придется сдать…
И напрасно тужатся господа историки, пытаясь найти какую-то мифическую причину неожиданного якобы падения Одессы.
