небольшим. После этого отец решил продать джонку — мол, опий превратил реку в ядовитый поток. Весть о его решении застала меня в Калькутте. Но я не мог допустить продажи «Кисмата», ведь я вырос на этой лодке. Я любил эти воды и подумал, что пора сюда вернуться.
— Не жалеете? — спросила Полетт.
— Сказать по правде, даже не знаю. Смотрю вокруг и все больше тревожусь. За сыновей и внуков. Как им жить, не задохнувшись в ядовитом дыму? — Бабурао помолчал и взял ее за плечо: — Идемте, я вам кое-что покажу.
Он помог Полетт забраться на площадку на полуюте и подал подзорную трубу:
— Смотрите вон туда. Видите форт в устье реки? Ласкары называют его шер-ка-му, «пастью тигра», а британцы — «полосатиком». Он построен недавно и кажется неприступным. Однако ночью любой может спокойно войти в него. Все часовые и командиры обкуренные. От этой чумы нет спасения.
Не прошло и часа, как в Городе чужаков все узнали о победе сторонников Дента. Вико, ознакомивший обитателей индийской фактории с подробностями заседания, как в воду глядел, предсказав триумфальное застолье: вскоре стало известно, что к вечеру соберутся друзья хозяина.
Это вызвало небольшую панику на кухне, однако к приходу гостей все было готово: шампанское охлаждено, блюда с тефтелями, оладьями и пирожками ждали подачи на стол.
Первыми пришли Дент и Бернэм, за ними подтянулись Слейд и другие. Подавальщики, обслуживавшие гостей, информировали прочих слуг о том, что происходит за столом: сперва Бернэм вознес благодарственную молитву небесам, приведшим его клан к победе, затем сет-джи провозгласил тост за истинного лидера мистера Дента.
Однако Вико не расстался с мрачными опасениями.
— Еще неизвестно, чем все закончится, — сказал он. — Пусть Дент переиграл Кинга, но комиссара ему так легко не одурачить, и патрон это понимает. Он произносит здравицы, а сам-то встревожен.
В конце вечера подавальщики подтвердили, что хозяин и впрямь чем-то слегка озабочен. Доказательством тому стал его отказ присоединиться к Денту и его друзьям, отправившимся ужинать в клубе. После их ухода он тотчас лег в постель.
В кухне челядь, не опасаясь потревожить удалившегося в спальню сета, шумно налегла на изрядные остатки шампанского и кушаний. Когда бутылки были осушены, а подносы опустошены, Вико надумал всех обучить бальным танцам.
— Идите-ка сюда, мунши-джи, — позвал он, — я покажу вам пару па. Начнем с вальса.
Место начал отбивать ритм на большой медной сковороде, остальные захлопали в ладоши, и аккомпанемент этот заглушил протесты Нила, который вскоре уже неловко вальсировал с Вико, стараясь не сбиться с шага.
Вид сей кружащейся пары вызвал безудержный смех, появился кувшин с грогом, после чего в танец влились все, за исключением Место: слуги, охранники, мойщики посуды и даже степенные менялы расшалились, как детишки. Затем, по команде Вико, музыкальный ритм сменился и был объявлен новый танец под названием кадриль. Танцоры, получившие приказ встать в два ряда и взяться под руки, ринулись друг другу навстречу так рьяно, что многие повалились на пол. Задыхаясь от смеха, народ изумлялся тому, что этакая катавасия считается танцем.
Наконец хохот стих, и все услыхали, как кто-то барабанит во входную дверь. Вико поднялся с пола и пошел выяснить, в чем там дело. Когда он вернулся, на лице его не было и следа былого веселья.
— Нарочный из Палаты, — сказал Вико. — Срочное совещание, хозяину надлежит прибыть немедленно.
На этих словах церковные часы отбили одиннадцать ударов.
— Какое еще совещание? — удивился Нил. — В этакую пору?
— Да. Китайские купцы только что вернулись со встречи с комиссаром Линем и просят чужеземцев собраться — у них очень важное сообщение. — Вико уже направился к лестнице, но, обернувшись, крикнул: — Кто нынче дневальный? Быстро к хозяину!
Дежурный слуга был изрядно пьян, пришлось облить его водой, прежде чем отправить наверх. Через полчаса Бахрам, облаченный в темную чогу, вышел из спальни; все с облегчением отметили, что тюрбан его завязан надлежаще и вообще одет он безупречно.
В такой час фонарщика было не найти, и Вико, взяв факел, сам сопроводил хозяина до Палаты.
Потянулось томительное ожидание, но вернулись они уже около двух часов ночи и сразу прошли в хозяйскую спальню, где еще с полчаса о чем-то говорили.
Когда управляющий появился в кухне, бодрствовал один только Нил, трудившийся над своей «Хрестоматией». Вико плеснул в стакан добрую порцию водки маотай.
— Что там было на совещании? — спросил Нил.
Управляющий выпил и снова наполнил стакан.
— Похоже, патрон и его друзья слегка поторопились отметить победу.
— Вот как?
— Вы не представляете, мунши-джи, какая грядет заваруха…
В главном зале Торговой палаты, полном народу, горели лампы и стоял гул голосов, как перед началом спектакля. Вико отыскал себе местечко на задах.
Двенадцать китайских купцов сидели в ряд: разумеется, Хоуква, Моуква и Панхиква, и к ним еще добавилась молодежь вроде Етука, Фонтая и Кинквы. Все они привели с собою толмачей и слуг, которые держали над ними фонари, порождавшие пляшущие тени на стенах. Чужеземные торговцы устроились в тусклой части зала: одни сидели, другие стояли — их лица маячили в сумраке, не поддававшемся свечам, мигавшим в настенных канделябрах. На одном краю нейтральной полосы, разделявшей две эти группы, выстроилась фаланга китайских толмачей, на другом высился юный переводчик Фирон.
Совещание началось с того, что купцы гильдии известили иноземных коллег об отклике юм-чаэ на письмо Палаты. Поскольку решался вопрос жизни и смерти, они отказались от делового жаргона и предпочли услуги толмачей, из-за чего каждое слово проходило через фильтр нескольких ртов.
— Мы передали Верховному комиссару ваше письмо, и он попросил своего заместителя его зачитать. Выслушав послание, его превосходительство сказал: «Чужеземцы просто-напросто потешаются над гильдией. Но со мной это не пройдет. Если к завтрашнему утру опий не сдадут, в десять часов я прибуду в Консу, и тогда вы узнаете, что к чему».
— Что он имел в виду? — не понял Нил.
— Это означает, мунши-джи, что он тотчас разгадал маленькую хитрость мистера Дента и посулил исполнить свою угрозу, если к утру не получит опий.
— Угрозу касательно казней?
— Скажу вам, мунши-джи, даже с последнего ряда я видел, что дело швах: у купцов дрожали руки, слуги их плакали, кто-то лишился чувств, его вынесли из зала. Однако все это не убедило Палату. По примеру Дента и Бернэма, торговцы стали оспаривать каждое слово, выспрашивать, с чего вдруг китайцы решили, что их и вправду обезглавят — как будто человек в здравом уме станет об этом врать. Купцы вновь и вновь повторяют: если к десяти часам не будет
