Книга Карлики - Максим Дегтярев

— Через неделю после его смерти я получила от него письмо.

— Письмо «до отмены»?

— Да, такое письмо, которое посылается автоматически, если адресат в течение определенного времени не отменит отправку сообщения.

— Понятно. Вы покажете мне письмо?

— Нет, я его сразу же стерла. Сами понимаете, почему…

— Что было в письме?

— Перка обложили с двух… нет, с трех сторон, если считать и вас. Но про вас он тогда не знал. Он боялся, что Абметов вот-вот пронюхает про Альма-младшего. Перк не хотел его отдавать. Третий гомоид, Антрес, подбирался с другой стороны… Потом в дело вмешались вы.

— Да, мы подключились несколько позже. А на чье стороне была Эмма Перк?

— Ни на чьей. Конечно, особой привязанности к мальчику она не должна была испытывать — ведь Альм-младший не был ее сыном. Но Эмма Перк не могла иметь собственных детей. Она вообразила себе, что имеет на ребенка больше прав, чем все остальные. Она боялась потерять его, боялась, что Перк сбежит от нее вместе с ребенком или, хуже того, отдаст мальчика Абметову для его опытов. Мне кажется, все дело в этом…

— Хорошо, — вздохнул я, — все равно, теперь это уже не имеет значения. Скажите, а о Лесли Джонсе Перк упоминал? Или о Сэме Бруце?

— Нет. А кто такой Сэм Бруц?

— Один из сообщников Абметова. А имена Номура, Зимин, Вэндж — не встречались?

Снова мимо. По словам Лоры, в письме Перка фигурировали только Абметов, Франкенберг и Эмма Перк — никаких новых имен в нем не было. Лора, собравшись с духом, спросила:

— Вы так и не ответили мне, что вы собираетесь делать с ребенком. Прошу вас, оставьте его мне. Мы улетим с Фаона — куда скажете, хоть — на Землю. Я сделаю все что угодно, лишь бы никто никогда не заметил, что он не человек.

— Вы не всесильны, вы не знаете, что от него можно ожидать. Какое у него сублимационное число?

— Так спрашивают про породу собаки! — с негодованием воскликнула она.

— И все же…

— Чуть меньше единицы и, в отличие от Антреса, Альм абсолютно безопасен для людей… Даже наоборот…

— Откуда вам известно про сублимацию? Из письма Перка?

— Да, из него.

— Следовательно, он описал и ту модель, что использовалась при создании Альма-младшего.

— Нет, он упомянул только сублимационное число. И то, лишь для того, чтобы я не боялась мальчика так же, как Перк боялся Антреса.

— И больше ничего? Неужели он никак не описал, что из себя представляют гомоиды, как они устроены, что у них творится внутри, в голове, наконец. Я, к сожалению, абсолютно не владею вашей биологической терминологией, поэтому, наверное, несколько по-дилетантски формулирую вопрос, но вы же меня понимаете?

Она кивнула:

— Конечно понимаю. И Перк прекрасно понимал, что найдется кто-то, кто будет задавать подобные вопросы, поэтому не оставил ни мне, ни вам, ни единого намека.

— А может, все-таки, оставил? Но вы, не желая, чтобы тайна происхождения Альма-младшего вышла наружу, уничтожили материалы исследований.

— Думайте, что хотите…

— Но сами-то вы представляете себе, кем он станет, когда вырастет. Чем-то же он будет отличаться от всех остальных людей.

— Он будет добрее…

— Это я уже понял, а еще?

— Еще… Мы не заметим ничего такого, чего не замечаем в других людях — люди ведь тоже разные… Если ребенок вырастает в обезьяньей стае, могут ли обезьяны понять, чем он отличается от них? И может ли человек, выросший среди обезьян, догадаться, что он не такой как они, что он способен на что-то, что обезьянам недоступно.

— Но мы не обезьяны.

— Это только пример. Сколь бы не был ребенок гениален от природы, никто об этом никогда не узнает, если его не учить хотя бы азам того, в чем он мог бы стать гениальным. Поэтому мы учим детей всему подряд — ведь заранее никогда не известно, что ему пригодится в жизни. А чему мы можем научить Альма? Только тому, что знаем сами. Следовательно, и его отличия от нас будут укладываться в наши, человеческие рамки. Поэтому, будь что будет. Пусть растет среди людей, и пусть эти люди никогда не узнают, кто он и откуда… Вы согласны?

— Согласен. Но кроме того, что он — гомоид, он еще и андрогин. Вы вряд ли сумеете это скрыть. Если Альму потребуется медицинская помощь, то любой врач без труда определит в нем гермафродита.

— Не забывайте, что я тоже врач, — напомнила она. У меня мелькнула догадка:

— Вы хотите сказать, что собираетесь, как бы это помягче выразиться, внести необходимые исправления…

— Уже внесла. Оставшиеся отклонения встречаются и у людей. Теперь он мальчик, а когда вырастет — станет мужчиной не хуже вас, — и она с улыбкой оглядела меня с головы до ног.

— Ну это мы еще посмотрим, — сказал я и расправил плечи. И тут же спохватился: — Но детей у него быть не может — от обычной женщины, я хочу сказать.

— У гомоидов не могло быть детей ни от кого. В том числе, и от самих себя. Франкенберг был, конечно, гениальным ученым, но не настолько… — на любой мой довод у нее находился ответ. —Я не думаю, что его идея соединить в мыслящем существе все, на что это существо могло бы опереться в жизни, слишком удачна. Излишняя полнота провоцирует распад — как превышение критической массы. Я исправила его ошибку. В конце концов, точки опоры должны быть разнесены в пространстве, чтобы придать устойчивость… постойте… — она схватила меня за руку, думая что я собираюсь снова войти в ту комнату.

Но я встал вовсе не для этого.

— Я уже сказал вам, о ребенке никто не узнает — он останется с вами. Улетать с Фаона я вам не советую — здесь вам есть к кому обратиться за помощью.

Лора обещала подумать над моим предложением. Я улетал из поселка переселенцев с двойственным чувством. Я нашел четвертого гомоида и мог считать свое задание выполненным. С другой стороны, финал оказался не таким, как я ожидал. И я мысленно согласился с Лорой: «будь что будет».