Холодный душ в комнате отдыха для сотрудников, куда он редко заглядывал, две булочки с корицей и бутылка питьевого йогурта со вкусом банана из торгового автомата.
— Эверт!
— Что?
— Вот это — твой обед?
Херманссон вышла из своего кабинета, чуть ниже по коридору. Она услышала, как кто-то подволакивает ногу, а так передвигался только Гренс.
— Завтрак, обед, я не знаю. Хочешь что-нибудь?
Мариана покачала головой, медленно идя рядом с ним.
— Сегодня утром, рано… Эверт, это был твой голос?
— Ты живешь здесь, на Кунгсхольме?
— Да.
— Близко?
— Не очень далеко.
Гренс кивнул:
— Тогда ты слышала меня.
— Откуда?
— С крыши, с тюремной площадки для прогулок. Оттуда хороший вид.
— Я слышала. И весь остальной Стокгольм тоже.
Гренс посмотрел на нее и улыбнулся, а улыбался он нечасто.
— Я думал, что лучше: покричать или выстрелить в дверь гардероба. Некоторые, знаешь, выбирают второе.
Они подошли к кабинету Гренса, остановились. Херманссон как будто хотела войти.
— Тебе что-то надо?
— Софья Хоффманн.
— И что?
— Я никуда не продвинулась. Она исчезла.
Банановый йогурт закончился. Надо было купить еще один.
— Я снова проверила ее рабочее место. С той минуты, как Хоффманн взял заложников, про Софью ничего не известно. С детьми в детском саду — та же история.
Мариана Херманссон сделала попытку заглянуть в кабинет. Гренс прикрыл дверь. Почему — он не знал, ведь с тех пор, как три года назад он взял Мариану на работу, она бывала здесь по нескольку раз в день. Но он только что спал здесь, почти семь часов на диване… ему как будто не хотелось, чтобы она об этом знала.
— Я нашла ее ближайших родственников. Не особенно много. Родители, тетка, двое дядьев. Все — в Стокгольме и пригородах. Софьи здесь нет. Детей тоже. — Мариана посмотрела на Гренса: — Я поговорила с тремя женщинами, назвавшимися ее самыми близкими подругами. С соседями, с садовником, который время от времени у них работал, кое с кем из участников хора, где она пела сколько-то раз в неделю, с футбольным тренером старшего сына и руководителем группы гимнастики, куда ходил младший сын. — Мариана развела руками: — Никто их не видел.
Она подождала ответа. Молчание.
— Я проверила больницы, гостиницы, ночлежки. Их нет, Эверт. Софья Хоффманн и двое детей просто растворились в воздухе.
Эверт Гренс кивнул:
— Подожди здесь. Я тебе кое-что покажу.
Он вошел и плотно закрыл за собой дверь, чтобы Мариана не заглянула в кабинет, не пошла за ним.
Ты оказался в Аспсосской тюрьме как шведский представитель «Войтека».
По их заданию ты сначала выдавил конкурентов, а потом упрочил позиции «Войтека».
Один-единственный миг — и ты стал кем-то другим.
Одна-единственная встреча с адвокатом, гонцом — и они узнали, кто ты на самом деле.
Ты звонил ей. Ты предупредил ее.
Гренс взял со стола толстый конверт, в котором больше не было трех паспортов, наушника и тайно записанного диска, и вернулся к Херманссон, неся конверт под мышкой.
— Она дважды говорила с Хоффманном по телефону, недолго. Мы не знаем, о чем они говорили, и не нашли ничего, что прояснило бы, замешана ли она как-то в этом деле. Нам вообще не в чем ее подозревать. — Гренс поднес конверт к глазам Херманссон. — Поэтому мы не можем объявить ее в розыск за пределами Швеции. Хотя она находится именно за пределами. — Он указал на штемпель. — Я уверен, что письмо отправила Софья Хоффманн. Международный аэропорт Франкфурта-на-Майне. Двести шестьдесят пять направлений, четыреста самолетов, сто пятьдесят тысяч пассажиров. Ежедневно.
Гренс двинулся к торговому автомату — ему была нужна еще бутылка йогурта, еще булочка.
— Она далеко отсюда, Херманссон. И знает это. Она знает, что мы ее не найдем. Даже пытаться не будем.
* * *
Солнце стояло высоко.
Жарко стало уже утром. Он упал на влажную простыню и промокшую от пота подушку. С каждым часом становилось еще на пару градусов жарче, а перед обедом жара и резкий солнечный свет вдруг выгнали его к высоким воротам, ведущим к тому, что исчезало из его жизни уже дважды.
Эрик Вильсон сидел за рулем арендованного автомобиля.
Прошло уже пять дней, как он вернулся в округ Глинн, штат Джорджия, на базу Федерального правоохранительного учебного центра. Пора было продолжать работу, прерванную, когда Паула позвонил насчет покупателя, получившего польскую пулю в висок.
Вильсон снова завел мотор, медленно въехал в ворота, часовой отдал честь. Еще три недели. Сотрудничество шведских и европейских полицейских с американскими коллегами — залог успешной работы с информаторами и агентами под прикрытием, у американцев в этой области и опыт, и традиции. Пока Паула не выходил на контакт, работая в Аспсосской тюрьме, можно было изучить сложные случаи внедрения агентов в банду.
Какая странная жара.
Вильсон все еще не привык к ней. Обычно он и ходил быстрее, и жару переносил легче — во всяком случае, такие воспоминания у него остались от первых приездов сюда.
Климат, что ли, изменился. Или он сам стареет.
Он с удовольствием ехал по широким прямым дорогам этой большой страны, где все подчинено автомобилю, с удовольствием прибавил скорость, выезжая на I-95. Шестьдесят километров до Джэксонвилла и границы штата, полчаса езды в это время дня.
…Его разбудил звонок.
Рассвет еще не кончился, яркий солнечный свет и крикливые птицы только что проснулись за окном.
Свен Сундквист завтракал в баре международного аэропорта Ньюарк.
Он сообщил, что через несколько часов полетит дальше.
Сундквист утверждал, что направляется на юг США, чтобы получить немедленную помощь в одном расследовании.
Вильсон спросил, что это за расследование. Они редко заговаривали друг с другом, встречаясь в коридоре следственного отдела в центре квартала Кунгсхольм; зачем бы им понадобилось беседовать, оказавшись за семьсот миль от Стокгольма? Сундквист не ответил и только настойчиво спрашивал, когда и где, пока Вильсон не предложил единственный известный ему ресторан с обеденным залом. Место, где можно посидеть, не рискуя быть увиденными, где не надо говорить не своим голосом.
Ресторан оказался приятным местечком на углу бульвара Сан-Марко и Филипс-стрит, тихим, несмотря на то что все столики были заняты, и темным, несмотря на солнце, которое лупило по крыше, по стенам, в окна. Свен огляделся. Мужчины в костюмах и при галстуках, украдкой оглядывая друг друга, приводили самые веские аргументы в пользу жаренной на гриле жирной рыбы. Переговоры под европейское вино, мобильные телефоны на краю белой скатерти. Официанты незаметно возникали у столика ровно в тот момент, когда пустела тарелка или салфетка падала на пол. Запах еды смешивался с запахом горящих стеариновых свечей и ароматом красных и желтых роз.
