трогает — промокла насквозь рубаха, прилипла к спине и животу, хлюпают сапоги от влаги, волосы отросшие паклей мокрой назад откинуты, струйки воды с себя за шиворот Врану спуская. Неприглядно Вран, должно быть, со стороны выглядит — совсем не торжественно. Впрочем, не он один: и на глав племён дождь льётся, и на знахарей их, и на детей, прямо на земле на почтительном расстоянии от глав сидящих. И, пусть и почтительно расстояние это, но намёк читается, и очень хорошо: дети Горданы, дети Лесьяры, дети всех лютиц, племенами своими правящих, достойны на одной высоте с ними быть, хоть и в стороне. А вот мужья их ничем не отмечены — не знает Вран даже, где они, мужья эти. Близко ли они к вершине или почти у самого подножия. Похоже, нет особого дела лютицам до мужей своих.
Мужей…
«Это чё», — Зоран моргнул, серьгу в ухе Врана заметив.
«Чегой-то это, Вран?» — озадаченно и Горан на него посмотрел.
«Это что за…» — давясь собственным дыханием вперемешку со слюной, Бушуй зашипел.
«Ох», — только и сказала Лада.
«Ох,» — подхватил её ропот других стариков.
«Ох». Да, лучше и не скажешь.
Начинает Гордана рассуждать, где лучше всего новое место собраний устроить, присоединяются к ней остальные главы — перестаёт их слушать окончательно Вран.
А Бая, единственная, кто занимает мысли его, кажется, наоборот, со всем усердием к ним прислушивается. Сидит Бая вместе с другими будущими главами и знахарями, вместе со старшими и младшими дочерьми и сыновьями, не отрываясь на эту Гордану смотрит, от Искры отмахивается, то и дело на уши ей шёпотом наседающей, другим лютицам молодым головой слегка качает: не сейчас, занята я.
А на Врана совсем не смотрит.
Зато кое-кто другой взглядом его пристальным прожигает: Лесьяра.
Поспешил Бушуй к Лесьяре, как только задыхаться от негодования перестал. Да только опередила его Бая: сама решила на рассвете мать навестить да о решении ей своём сообщить. Сказала Врану: ты меня подожди, я с ней поговорю — а потом сразу же к тебе приду и расскажу, что да как.
И Вран ждал. Весь рассвет прождал, упрямо в землянке стариковской на все расспросы Горана с Зораном отмалчиваясь, всё утро уже снаружи прождал, по разрешению Лады «по своим делам» отправившись. Не было дел у Врана — не было и Баи. Присоединился к Горану с Зораном Нерев не удержавшийся — долго Нерев терпел, долго молчать пытался, но не выдержал.
Вышла из землянки общей и Зима…
Утро сменилось днём, потом — вечером, потом уже и к кургану выдвигаться время пришло…
А Бая так и не появилась.
Очень хорошо Вран уже этот подход лесьярин знал — и не удивился даже, когда только рядом с ней Баю и увидел у границы уже. Отделяли Врана от Баи сама Лесьяра, Радей, Искра с Сивером, ну и Бушуй, разумеется — и не стал Вран даже пытаться к ней прорваться. Лишь зубы стиснул и подумал: ладно. Всё я тебе на кургане твоём выскажу.
Всё выскажу…
Надеялся Вран, что хоть на собрании этом проклятом ему с Баей побыть немного удастся — но, конечно, не тут-то было. Подхватили Баю тут же друзья из племён соседних, подлетела к ней дюжина лютиц высокородных, все, как одна, на Искру почему-то похожих — не то из-за пустоты вперемешку с любопытством в глазах их тёмных, не то из-за колец блестящих, на волосы нанизанных. Увлекло, закружило Баю в вихре волчиц этих пустоглазых — и её глаза, умные, глубокие, всё на свете выражающие, лишь вскользь по Врану мазнули.
А вот глаза Лесьяры…
— Не, дохлая попытка, — бормочет справа от Врана Горан, тоже, видимо, не слишком-то к радостям и горестям чужих племён прислушивающийся.
— Не, попытка-то хорошая, — говорит слева Зоран. — Но Лесьярка у нас…
— …лютица такая…
— …неуступчивая, неуступчивая, во. Она и нам-то места в доме общем не уступила, к старикам забросила — чегой-то вы с Баей подумали, что она дочь собственную тебе уступит? Тем более — старшую.
— Да, старшая — это вообще не смотреть, не трогать. Вот если бы на Искру ты посмотрел…
— Да, Искра — это совсем другое дело, не Искре главой рода становиться. Куда ей? Хотя сама-то по себе она забавная — я как-то её аж до колик рассмешил, я как-то шкуру оленью надел и говорю ей…
— Да заткнитесь вы, — раздражённо Нерев говорит. — Вы что, не видите — не до этого ему?
— Вран, не время тебе сейчас с ней в игры эти играть, — обеспокоенно Зима хмурится. — Я ведь всё понимаю, не дура ведь я — ничего между тобой и Баей нет, просто Лесьяру ты хотел на место поставить. Верно же? Но не любит она, когда с ней так обходятся. Ты лучше серьгу эту сними, когда на курган подниматься будешь, не рань чувства её, а то она совсем жизни тебе не даст. Хорошо вы с Баей всё придумали, но… Придумали же, правда?
Бедная, глупая, наивная Зима. Ничем её не пробьёшь, никак её не переубедишь — всегда оправдание для Врана найдёт, всегда надежду новую для сердца своего болезного сыщет.
— Что мне говорить-то на кургане этом, Зимушка? — спрашивает Вран, делая вид, что не расслышал большую часть её слов. — Или мне молча на нём стоять да головой кивать?
— Ну, я не… — теряется Зима.
— На курган только волчата обычно поднимаются, Вран, — со вздохом Нерев поясняет. — И волчата, как ты можешь понять, ничего особо и не говорят. Впервые у нас такое, чтобы человек бывший взрослый перед племенами представал. Может, они и ждут, что ты что-то скажешь, но ты прав — с Лесьярой лучше помолчать. Безопаснее будет.
— Что, — криво усмехается Вран, — так уж выйти и помолчать? Вот вам Вран с Белых болот — посмотрите да забудьте?
— Да, — без улыбки Нерев отвечает, в глаза Врану глядя. — Посмотрите да забудьте. А серьгу тебе и впрямь надо снять — чтобы Лесьяра и о ней забыла.
— Вот как.
— Ха, да так уж и забудет, — ухмыляется Горан.
— Да на всю жизнь она это запомнит, чай, не старуха ещё, памяти её любой знахарь позавидует!
— А мы однажды к ней подошли, спросили: а чего, долго нам ещё у стариков торчать?
— А она на нас холодно так посмотрела и как начала все оплошности наши вспоминать, вот прям от рождения начиная и заканчивая…
Рассказывает Гордана о делах племени своего — кто родился, кто женился, кто умер. Пропускает Вран всё это
