Сигизмунда Августа. Когда, наконец, благодаря стечению благоприятных обстоятельств, в польские короли был почти единогласно избран Генрих Анжу (май 1573 года), французский посланник, акский епископ, хвастался, что в этом избрании принадлежала ему не последняя роль. Однако Соломон Ашкенази справедливо писал польскому, а позже французскому королю под именем Генриха III: «Я более всех помог Вашему величеству быть избранным в польские короли; все, что тут (при Порте) было сделано, вызвано мною, хотя, как мне кажется, акский епископ все припишет себе».
Когда же Порта поручила этому еврейскому врачу и дипломату заключить, наконец, мир с Венецией, который Ашкенази подготовлял уже несколько лет, и послала его в Венецию, в качестве официального своего представителя, это произвело сенсацию в христианской Европе. Однако еврейский посланник встретил сначала некоторые препятствия со стороны венецианской республики. В сенате долго обсуждался вопрос о том, принять ли еврейского посланника, причем члены правительства высказались против этого. Но, с одной стороны, на этом настаивал визирь Магомет Соколи, так как он питал к Соломону полное доверие, к тому же возложил на него одновременно и иную дипломатическую мисию, с другой же стороны, за него тепло вступился вернувшийся из Константинополя консул, Марк Антоний Барбаро, который неоднократно уверял сенат, что еврейский дипломат питает самые теплые симпатии к Венеции. Таким образом «раби Соломон Ашкенази», как его называли, прибыл в Венецию в качестве чрезвычайного посланника Турции. Согласившись принять его, сановники республики, дож и сенаторы, принуждены были оказать ему великие почести и отнестись к нему с величайшим вниманием, ибо турецкий двор был весьма чувствителен в этом отношении, и неоказание достаточных почестей его посланнику считал оскорблением. Соломон был принять в торжественной аудиенции во дворце дожей, и там был подписан мирный трактат, заключенный между Турцией и Венецией, причем Соломон подписался от имени первой. Совет республики относился к нему с большим вниманием и предупредительностью в течение всего времени его пребывания в Венеции (май — июль 1574 г.), а все европейские посланники добивались его благосклонности. Еврейский посланник имел также поручение побудить венецианскую республику вступить с Турцией в наступательный и оборонительный союз против Испании, с которой султан постоянно находился во вражде. Соломон от имени правительства дал Венеции самые заманчивые обещания за вступление в этот союз; однако, его усилия не увенчались успехом.
Для своих единоверцев в Венеции Соломон оказался спасителем. Радость, которую испытывали венецианские евреи при виде почестей, оказываемых республикой одному из их соплеменников, была смешана со скорбью и озабоченностью в виду грозившего им изгнания. Дож Моцениго настаивал на осуществлении ранее уже принятого решения об изгнании евреев. Многие еврейские семьи, не дожидаясь последнего срока, уже успели выселиться. Но Соломон еще в Константинополе вел переговоры с венецианским агентом, Джакопо Соранцо, прося его вступиться за изгоняемых евреев. По своем возвращении в Венецию, Соранцо тотчас же возбудил в совете дожа и десяти верховных сановников вопрос об евреях. Он следующим образом разъяснил им, какой вред причинит республике изгнание евреев: это евреи, изгнанные из Испании и Португалии, изготовляли для Турции пушки и оружие; кроме того очень опасно возбуждать против себя евреев, которые пользуются таким влиянием в Турции, тем более, что дружественные отношения к Порте являются для Венеции лучшей гарантией мира, ибо на папу и Испанию рассчитывать нельзя. Это ревностное заступничество Соранцо повлияло на дожа и совет десяти. Декрет об изгнании евреев был отозван (19 июля 1573 г.), а присутствие Соломона в Венеции еще более увеличило радость его соплеменников, так как он добился обещания, что евреям никогда более не будут угрожать изгнанием. Будучи осыпан почестями и получив в подарок десять фунтов золота, Соломон возвратился в Константинополь, где его положение еще более укрепилось, его влияние еще более возросло. Дож относился с большой внимательностью к его сыну, Натану, воспитывавшемуся в Венеции.
Вследствие влияния, которое имел Иосиф Наксосский на султана Селима, а Соломон Ашкенази на первого министра, Магомета Соколи, христианские дворы заискивали пред турецкими евреями в Стамбуле. Если какое-нибудь иностранное правительство хотело чего-либо добиться от Порты, оно старалось приобрести еврейского посредника, ибо без этого не было никакой возможности добиться чего-нибудь. И даже мрачный Филипп II, фанатический враг евреев и еретиков, когда хотел добиться перемирия с Турцией, принужден был обратиться к посредничеству еврея. Положение евреев в Турции и особенно в столице, вблизи их могущественных покровителей, было чрезвычайно благоприятное. Они могли свободно развивать свои силы и приобрели большие богатства, которые уже тогда доставляли власть. Крупная торговля и таможня были большей частью в их руках. Они также занимались судоходством в крупных размерах и конкурировали с венецианцами. В Константинополе они владели чрезвычайно красивыми и большими домами, с садами и киосками, которые не уступали дворцу визиря.
В случае, если евреям в провинции грозила какая-либо опасность (последняя исходила обыкновенно от озлобленных греков) или если они хотели чего-нибудь добиться от правительства, то стоило депутации отправиться в Константинополь, и их желания, благодаря поддержке их могущественных соплеменников, были удовлетворяемы. Евреи в Салониках, которым, несмотря на то, что они составляли большую часть населения в городе, приходилось претерпевать много неприятностей со стороны греческого меньшинства, тщетно просили султана Сулеймана о подтверждении их привилегий. Их проповедник, Моисей Алмоснино, который вместе с другими представителями салоникской общины ходатайствовал об этом, уже отчаивался в возможности добиться результата. Но, как только Селим вступил на престол, и Иoсиф Наксосский приобрел большое влияние при дворе, Алмоснино немедленно же получил грамоту, подтверждающую дарованные привилегии.
Благосостояние, свобода, личная и имущественная неприкосновенность турецких евреев не замедлили вызвать в них приподнятое настроение, освободить их ум от повседневных забот и возбудить его к новому творчеству. Духовная плодовитость испанских евреев, создавших столь прелестные и глубокие произведения, не истощилась, не погасла и в Турции. Они сохранили свой прежний интерес к истории и событиям, разыгрывавшимся вне еврейства. Моисей Алмоснино, во время своего пребывания в Константинополе, где он ходатайствовал о привилегиях в пользу салоникских евреев, очень наглядно изобразил полную контрастов жизнь в турецкой столице, её знойную жару и суровый холод, поразительное богатство и ужасающую нищету, расслабляющую роскошь и суровое воздержание, щедрую благотворительность и бездушную скупость, чрезмерное благочестие и индифферентное неверие. В своем сочинении о «контрастах и величии Константинополя» на испанском языке, Алмоснино изобразил с большим знанием дела могущество и развитие турецкой империи. Он вообще питал склонность к наукам и философии и облекал свои проповеди и толкования Библии в научную форму. Склонность к истории питал и врач Самуил Шулам, тоже испанец по происхождению, который вел жизнь искателя
