— Он может не знать имени, под которым я жил в Рендоре,но он не может не знать тебя, Матушка. Это наш очень старый пароль. Пандионцыуже много лет используют его.
— Я, конечно, очень польщена, — сказалаона, — но почему никто не сказал об этом мне?
Спархок удивленно посмотрел на нее.
— А мы думали, что ты знаешь…
Примерно через четверть часа мрачный худой человек вполосатом халате и сопровождавший его Ульсим вошли в шатер. На этот раз на лицеУльсима застыла раболепная улыбка, выпуклые глаза беспокойно бегали.
— Это тот самый человек, о котором я говорил,почтеннейший господин Меррелик, — пролебезил он.
— А, Махкра! — сказал худой человек, подходя ближеи пожимая руку Спархоку. — Рад видеть тебя снова. В чем здесь дело?
— Небольшое недоразумение, Меррелик, — ответилСпархок, легко поклонившись своему брату-пандионцу.
— Ну теперь, я думаю, все в порядке. — Перрейнповернулся к любимому ученику, — не так, ли, Ульсим?
— К… конечно, почтенный господин мой, — запинаясьпроизнес побледневший бородач.
— Как посмел ты задержать моих друзей? — вкрадчивоспросил Перрейн.
— Я… я лишь преданный… слуга Святого Эрашама, и пытаюсьзащитить его…
— Неужто? А он просил тебя об этом?
— Нет, то есть да, то есть не то, чтобы меня, но… —Ульсим сник.
— Тебе известно, что думает Эрашам о тех, кто действуетбез его на то воли? Многие из них потеряли свои головы.
Ульсим затрясся.
— Ну, я думаю, он простит тебя, если я расскажу об этомслучае. Ведь ты же его любимейший ученик… Что-нибудь еще, Ульсим?
Побелевший от страха Ульсим затряс головой.
— Тогда мы с моими друзьями пойдем, — сказалПеррейн и повел их прочь из шатра.
Пока они ехали через палаточный лагерь, раскинувшийся вокругДабоура, Перрейн со знанием дела рассуждал о том, как плохо теперь обстоят делас торговлей скотом. А между хаотично раскиданных шатров носились ватаги грязныхголых детей, и худые скучающие собаки поднимались из тени каждого шатра, чтобы,лениво полаяв на проезжающих, снова свалиться в прохладный песок в тени.
Наконец они подъехали к дому Перрейна. Он стоял нарасчищенном участке земли за палаточным лагерем и представлял собою кубическоеглыбообразное строение.
— Прошу, почтите мой дом, — воскликнулПеррейн, — и расскажите мне поподробнее об этом пастухе.
Они вошли. Внутри было сумрачно и прохладно, весь домпредставлял собой единственную комнату. С одной стороны были неприхотливыекухонные принадлежности, с другой стороны — кровать. Несколько больших кувшиновиз ноздреватой глины висели на потолочных балках, сочась мелкими капелькамивлаги, которая падая собиралась в лужи на каменном полу. Посреди комнаты стоялстол и две скамьи.
— Здесь не слишком роскошно, — извинился Перрейн.
Спархок бросил многозначительный взгляд на окно впротивоположной стене дома, которое показалось ему не совсем прикрытым.
— Здесь можно говорить спокойно? — тихо спросилон.
Перрейн рассмеялся.
— Конечно, Спархок. Я сам посадил терновый куст подэтим окном, и собственноручно его поливаю. Ты будешь поражен, когда увидишь,каким здоровенным он вымахал и какие длинные у него шипы. А ты прекрасновыглядишь, мой друг. Ведь мы не виделись еще с послушнических времен. —Перрейн говорил с легким акцентом — в отличие от большинства пандионцев он небыл эленийцем, а пришел откуда-то из срединной Эозии. Спархоку он всегданравился.
— Похоже, ты научился здесь говорить, Перрейн, —сказала Сефрения, — а раньше всегда был таким молчуном.
Перрейн улыбнулся.
— Это из-за моего выговора, Матушка. Я не хотел, чтобынадо мной смеялись. — Он взял обе ее руки и поцеловал их ладони, потомиспросил благословения.
— А Кьюрика ты помнишь? — спросил Спархок, когдаСефрения благословила Перрейна.
— Конечно, — ответил тот. — Он же обучал меняобращаться с копьем. Здравствуй Кьюрик. Как Эслада?
— Чудесно, сэр Перрейн. Я расскажу ей, что вы еепомните. Вы не объясните, что все это означало, я имею в виду этого индюкаУльсима.
— Он один из подхалимов, которые называют себя слугамиЭрашама.
— Он и правда любимый ученик?
Перрейн презрительно фыркнул.
— Я сомневаюсь, что Эрашам хотя бы подозревает о егосуществовании, а тем более знает его имя. Ибо бывают дни, когда он исобственного вспомнить не может. Да тут куча таких Ульсимов, любимых учеников,которые бродят, мешая жить честным людям. Скорее всего наш пучеглазый друг ужегде-нибудь в пустыне, миль за пять, да еще скачет во весь опор. Эрашам строг стеми, кто преступает ту маленькую власть, которую он даровал им. Давайтеприсядем.
— Но как тебе удалось добиться здесь такого влияния,Перрейн? — спросила Сефрения. — Ульсим так перепугался, будто ты поменьшей мере король.
— Это вовсе не трудно. Мое влияние зиждется нагастрономии. У Эрашама после долгих лет подвижничества осталось только два зуба,а я каждую неделю посылаю ему изрядный кусок нежнейшей молочной телятины, какзнак молчаливого почтения. А старики — они ведь заботятся о своем желудке, иЭрашам испытывает ко мне особую благодарность за это. А люди вокруг него неслепые, они считают меня любимцем Эрашама. Ну а теперь, может быть, вырасскажите, что привело вас в Дабоур?
— Нам необходимо поговорить здесь с одним человеком, ине привлекая к этому постороннего внимания, — ответил Спархок.
— Мой дом в вашем распоряжении, уж извините, такой,какой есть, — усмехнулся Перрейн. — А что это за человек?
— Медик по имени Тэньин, — сказала Сефрения,приподнимая покрывало с лица.
Перрейн внимательно посмотрел на нее.
— Ты и правда выглядишь нездоровой, Сефрения, нонеужели не нашлось врача в Джирохе?
Сефрения улыбнулась.
— Это не для меня, Перрейн. Это совсем для другогодела. Так ты знаешь этого Тэньина?
— Каждый в Дабоуре знает его. Он снимает комнаты зааптекарской лавкой на Главной площади. Ходят слухи, что он занимается магией, итеперь здешние фанатики пытаются поймать его за этим.
