Однако Екатерина сыграла предназначенную ей роль: родила наследника. Это событие, случившееся в 1754 году, вызвало у Бестужева прилив внезапной симпатии к ней: канцлер стал покровительствовать ее мимолетным романам, имея на то личные стратегические резоны. Уж не почуял ли старый лис, искушенный в политике, что эта германская принцесса, приверженная русским традициям, держит в своих руках будущее России? Екатерина устала от Салтыкова, своего первого «официального» любовника, он разочаровал ее амурными эскападами, в которые пускался во время частых дипломатических миссий. Канцлер живо подобрал для нее нового обожателя — Станислава Понятовского, польского посланника по особым поручениям. Он прибыл с тем, чтобы представить условия, на которых король Август III соглашался позволить русским войскам пересечь его территорию. Эти двое молодых людей уже были знакомы, их первая встреча произошла в 1755 году, граф тогда сопровождал британскую миссию. Он тотчас признался, что княгиня пленила его, и оставил весьма лестный словесный портрет, где в числе прочих прелестей упоминались ее уста, словно зовущие к поцелую. Она же поначалу, видимо, ничуть не интересовалась этим молодым человеком. Их связь, видимо, началась годом позже. По ночам Станислав, напялив парик, прокрадывался в покои своей возлюбленной. Если стража окликала его, он выдавал себя за музыканта из капеллы.
Иногда и княгиня, переодевшись в мужское платье, приказывала проводить ее в дом английского консула Рафтона, чтобы там часок-другой помиловаться с любовником. Впрочем, великий князь препятствовал увлечениям супруги куда меньше, чем государыня, которая относилась к сексуальным авантюрам своих приближенных весьма неодобрительно, если считала, что эти проказы могут иметь политические последствия.
Понятовский стал, несомненно, первой большой любовью Екатерины. Образованный, превосходно воспитанный, он пожил в Англии и в Париже, где бывал в доме мадам Жоффрен, прозванной «Мамочка». Он разделял интеллектуальные склонности великой княгини, клялся ей в беспредельном обожании. 9 декабря 1757 года Екатерина родила дочь Анну. Сперва Петр отказывался признать ее, настолько очевидным для всех было отцовство другого. И все же потом он согласился не затевать скандала — Понятовский и его сумел очаровать, ведя с ним беседы о воинском искусстве и дав почувствовать, что разделяет его восторг перед Фридрихом II. Эти четверо — Екатерина, ее супруг, Елизавета Воронцова и польский граф — ужинали вместе, а затем каждая пара отправлялась в свою опочивальню. Этот союз четверых продержался год. Напряженная обстановка в Восточной Пруссии, вероятность аннексии последней или ее обмена на приграничные польские земли — все это обязывало Понятовского оставить Петербург. Нет сомнения, что здесь и посольство Франции руку приложило. Лопиталь умело разжигал подозрительность Елизаветы. Не странно ли видеть, как посланец короля Польши, курфюрста Саксонии, во имя зашиты интересов которого Австрия и Франция взялись за оружие, превращается в орудие английских интриг, почти не скрываясь, шпионит в пользу Фридриха II? Чтобы отсрочить разлуку, Станислав попробовал притвориться больным — тщетно: сама императрица настояла на его немедленном отъезде.
Между тем Петр непрестанно раздражал императрицу. Вплоть до начала 1757 года он регулярно заявлялся на заседания Конференции министров и приказывал, чтобы протоколы за ним носил его секретарь Волков, предполагаемый агент Фридриха. С того момента, когда подписание союзного договора между Францией и Австрией было ратифицировано и нападение на Пруссию стало делом решенным, он отказался ставить под документами свою подпись. Систематически отправлял присылаемые ему бумаги обратно и давал членам Конференции министров понять, что придет день, когда им придется локти кусать из-за того, что связались с Людовиком и Марией Терезией! По-видимому, он был хорошо осведомлен о ходе боев; ему присылали депеши прямиком от начальника прусского штаба. Посольство Англии тоже служило передаточным пунктом: сначала Вильяме, потом сменивший его Кейт, отправляя в Лондон официальные донесения, слали их через Берлин. Таким образом, Фридрих имел возможность вплотную следить за всем, что происходило при русском дворе. Он с лихорадочным нетерпением ждал известия о кончине Елизаветы.
Состояние здоровья государыни и впрямь ухудшалось, вставал вопрос о том, кто займет ее место, но она и слышать об этом не хотела. Ее отношения с Петром становились все более натянутыми. Безрассудные выходки великого князя, это восхищение Пруссией, которое он выставлял напоказ, ставили под сомнение его способность к политической деятельности. Императрицу приводила в отчаяние шумная и беспорядочная жизнь племянника — все эти женщины, азартная игра, пьянство. Что-то слишком скоро она забыла о нравах своих родителей, да и о собственных веселых годочках! Впрочем, и русские не любили, даже ненавидели великого князя, среди прочего их возмущали его многочисленные кощунственные заявления. Коли так, не помышляла ли царица лишить его наследства, а права на регентство передать его жене по случаю малолетства их сына Павла? Почему бы и не вознести ее на вершину государственной пирамиды, ведь женщины царствовали на Руси уже более тридцати лет?
Несомненно, она думала об этом, да и все толковали о том же. Но Елизавета, верная своим привычкам, всякое решение откладывала сколько могла. Установить новый порядок престолонаследия значило бы признаться во всеуслышание, что со здоровьем у нее очень неладно. Екатерина же понимала, сколь ненадежно ее будущее, неразрывно связанное с судьбой опостылевшего мужа. По всей вероятности, ей придется разделить его жребий, станет он императором или нет. В принципе его права на трон были неоспоримы в силу прямого родства с Петром I и Елизаветинского указа в его пользу. Между тем великий князь с удовольствием демонстрировал всем и каждому их супружеский разлад. Екатерина стоически сносила эти публичные унижения. Это позволяло ей в свой черед демонстрировать цельность натуры и сохранять дистанцию в отношении мужа, тем самым обеспечивая себе свободу маневра. Если Петр и дальше будет потрясать общественные устои, в крайнем случае она сможет предстать в роли спасительницы государства. Исподтишка Екатерина старалась укреплять и подпитывать верность своих сторонников, ведя с ними продолжительные беседы. Она неплохо усвоила уроки государственного переворота 1741 года и теперь тоже привлекла «под свою руку» три гвардейских полка, регулярно посещая их казармы и расточая маленькие знаки внимания семействам офицеров и солдат.
Бестужев со своей стороны тоже обдумывал, как быть с преемником Елизаветы. Он не доверял великому князю, хотя напоказ был с ним в добром согласии. Его план состоял в том, чтобы короновать Петра, а его супругу объявить отправительницей. Он уже заранее приготовился в нужный момент прибрать к рукам все ключевые посты: он станет генерал-поручиком четырех гвардейских полков и начальником трех наиболее влиятельных учреждений: коллегии иностранных дел, военной и адмиралтейств-коллегий. Великая княгиня находила этот замысел чересчур дерзким, но предоставила министру действовать на свой страх и риск. Он даже думал убедить Елизавету подписать документ, выдвигающий Екатерину на первый план в ущерб официальному наследнику, — первый шаг к окончательному падению, да и для самой германской принцессы ход опасный.
