В пути часы пролетали быстро. Солнечный свет давил на веки, а из-за монотонного гула мотора и полуденной жары глаза сами собой начали слипаться. Леонора задремала и увидела сладкий сон с поцелуями и объятиями. Приоткрыв губы, она глубоко вздохнула и пробудилась ото сна, в который погрузилась, даже не заметив, как это произошло. Ошеломленная, она часто заморгала. Джеймс улыбнулся.
– Должно быть, тебе снилось что-то хорошее, – сказал он. – Потому что ты все время улыбалась.
Леонора покраснела до кончиков ушей и отвернулась к окну. Растительность в буше стала гуще, чаще попадались деревья, появились золотистые полоски высокой травы.
– Это начало «пшеничного пояса», – пояснил Джеймс. – Потом будет Саутерн-Кросс, а после него еще несколько часов – и мы дома. – Он оперся на спинку сиденья впереди. – Может, хочешь, чтобы я тебя сменил, Том?
Том ничего не ответил, только отрицательно покачал головой.
Прошло еще несколько часов пути, и Том вдруг выпрямился. Руки его сместились с боковых сторон рулевого колеса на самый его верх.
– Почти приехали, – сказал Джеймс. – Эта ограда отмечает начало земель Шелби.
Внутри у Леоноры проснулись и вновь запорхали бабочки, и она прижала руку к животу, чтобы унять трепет их крыльев. Возможно, ей не нужно было сюда ехать. Она вторгалась в полосу прошлого Джеймса, в мир, который был закрыт для нее. Может быть, он хотел, чтобы этот мир таким и оставался.
Они повернули. Словно ниоткуда появились собаки с высунутыми языками. Они бросились навстречу машине, затем развернулись и погнались за ней, стараясь укусить за колеса. Вдалеке показался приземистый дом – очень простой и по-домашнему уютный. По столбам веранды вились красные розы, доходившие до жестяной кровли. В окно высунулись пять рыжеволосых детских голов.
Том остановил машину и вышел. Собаки, скуля и повизгивая, бросились к нему. Леонора и Джеймс вышли следом. Псы с любопытством обнюхали их, а потом сели на задние лапы, глядя ей в лицо.
Затянутая сеткой дверь веранды распахнулась, и оттуда вывалилась целая гурьба маленьких девочек с рыжими косичками, которые бежали к ним, крича на разные голоса:
– Они приехали! Они приехали!
Девочки налетели на них, как до этого собаки. Том нагнулся, широко расставил руки, и детвора повисла на нем со своими объятиями. Потом смеющиеся и выпачканные в пыли девочки оставили его в покое и бросились к Джеймсу, который принялся поднимать их, крепко прижимая к себе, и кружить.
Дверь веранды снова распахнулась, на этот раз уже спокойнее, и на подъездную дорожку вышла высокая женщина с величественной осанкой и узлом пышных волос. Джеймс поставил девочек на землю. Дети тут же притихли. Лицо женщины было волевым, но линия губ скорбно опущена, а тело казалось напряженным и негнущимся. Она официально кивнула им:
– Том… Джеймс…
Том выпрямился и внимательно посмотрел на нее:
– Привет, мама.
Миссис Шелби кивнула – и продолжила кивать. Губы ее дрогнули. Том подошел, обнял ее своими загорелыми руками, и женщина вдруг обмякла. Дети притихли, собаки опустили уши и поджали хвосты.
Сын и мать стояли, обнявшись, меньше минуты, а потом миссис Шелби отстранилась и вытерла глаза. Лицо ее было спокойным, на бледных губах появилось подобие улыбки.
– Я рада, что вы здесь, мальчики.
Взгляд ее скользнул в сторону Леоноры.
– Мама, – начал Том, – это миссис Хэррингтон. Леонора.
Борясь с ощущением порхающих в животе бабочек, Леонора подошла и протянула руку.
– Миссис Шелби, примите мои соболезнования по поводу вашей утраты.
Женщина руки не пожала и посмотрела на Тома:
– Почему она здесь?
Том нервно откашлялся:
– Чтобы помочь, мама. Дать тебе передышку.
Миссис Шелби сверкнула на него глазами:
– С каких это пор я нуждаюсь в чьей-то помощи? Неужели похоже, что я не могу позаботиться о своей семье?
Повисла тягостная пауза.
– Довольно, мама, – наконец сказал Том твердым голосом. – Она хорошая женщина. Ты же знаешь, что похороны будут в Перте. Кто-то должен остаться с девочками.
Миссис Шелби проигнорировала слова Тома, как проигнорировала Леонору, повернувшись к ней спиной.
– Ужин на плите. Вы, мальчики, должно быть, ужасно проголодались. – Направившись к дому, она повернулась к детям и крикнула: – Вперед, девочки, быстренько все убрать! Накрывайте на стол – мальчики голодные.
Леонора опустила голову. Внутри все опустилось. К ней подошел Джеймс.
– Ты был прав, – едва слышно сказала она. – Не нужно было мне ехать.
Кончиком пальца он нежно приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.
– А я рад, что ты это сделала.
Леонора попробовала отвернуться, но он мягко взял ее за плечи.
– Она оттает, уверяю тебя. – Он провел ладонями по ее рукам. – Она больна, Лео. Больна от горя.
– Я понимаю. – Она с трудом сглотнула. – Я понимаю.
Вся семья сидела за столом, в то время как миссис Шелби ходила между кухней и столовой, принося горячий хлеб, жаркое, бобы в масле и решительно отвергая все предложения помощи. За столом оставались два пустых места, и все старательно избегали смотреть на этот символический и зловещий пробел.
Дети с нескрываемым удивлением разглядывали новую женщину за столом. Грейси сдвинулась на самый край стула и, когда ее мама в очередной раз отправилась в кухню за новой порцией еды, быстро обежала стол и втиснулась между Леонорой и Джеймсом. Потянув его за рукав, она прошептала:
– Джеймси, можно я у нее кое-что спрошу? – Близняшкам было уже по девять лет, но они продолжали использовать по отношению к нему ласкательное имя.
Джеймс с легкой улыбкой кивнул.
– Не бойся, она не кусается, – заверил он.
Когда Грейси повернулась к Леоноре, глаза ее сияли от любопытства.
– Вы принцесса? – шепотом спросила она.
Леонора нагнулась к ней:
– Нет. А ты?
Девочка хихикнула, блестя глазами.
Леонора улыбнулась поверх ее головы:
– Так, значит, Джеймси?
Он приподнял бровь:
– Поосторожнее, принцесса.
Из кухни вернулась миссис Шелби, которая принесла масло. Она подозрительно взглянула на Джеймса, потом на Леонору и снова на Джеймса.
– Грейси! Вернись на свое место!
За столом повисло молчание, только вилки осторожно двигались от тарелок ко ртам и обратно. Тишину нарушил Том:
– Господи, как же я соскучился по твоей стряпне, мама!
