Роскошь одежды при дворе теперь стала казаться естественной, но чтобы выглядеть достойно, даже самые бедные из родовитых семейств должны были тратить на наряды целые состояния. Иногда знать продавала поместья, чтобы только одеться прилично на придворный бал.
Но в домашней обстановке Анна не утруждала себя шнуровками, корсетами и широченными юбками. Она надевала яркие голубые или зелёные платья, просторные и свободные, на манер восточных балахонов, а свои роскошные волосы, заплетённые в косу и уложенные короной на голове, повязывала шёлковой красной косынкой.
А тонкие спектакли с раскрашенными лицами актёров и неестественной декламацией дома ей заменяли шуты и карлицы, болтуны и болтушки, сплетницы и хохотуньи, которыми был наводнён весь дворец. И грубые их шутки и смех над самыми простыми затеями доставляли ей немало удовольствия. Присядет где-нибудь поблизости от государыни на корточки придворный шут, закудахчет, как курица, затем достанет из-под себя будто бы только что снесённое яйцо, и Анна радуется, как ребёнок. А пинки, толчки, обливания, вымазывание сажей, потасовки шутов и шутих заставляли её даже отмечать такие домашние спектакли деньгами и подарками. Немало шутов, шутих и болтушек собрали за время служения в этих должностях при дворе большие суммы денег и стали потом уважаемыми и признанными в обществе людьми. Даже должность была такая при Анне — придворный шут или шутиха, за которую царица платила большое жалованье, так что должность эта при дворе считалась почётной и выгодной.
В первые месяцы после коронации Анна беззаботно наслаждалась свободой, праздниками, придворными балами, где она красовалась в богатых нарядах, расточала любезные улыбки и щедрые дары, скакала по золотым подмосковным лесам на чистокровных жеребцах, наряжала и берегла своего «последыша» Карла, немножко дулась на сестёр, сразу захотевших стать первыми лицами в государстве и наперебой советовавших ей то одно, то другое, умилялась шутам и шутихам Измайлова. Но вот прошла осень, принёсшая холодные туманы, наступила снежная зима, и Анна затосковала без шумного Петербурга, без его прямых и широких улиц, без его многочисленных каналов, без золотых шпилей Адмиралтейства и Петропавловской крепости, а главное — без Бирона и его номинальной жены, без старших детей и поняла, что высокая политика её должна проходить там, что не зря Пётр Великий вывел этот город в Европу, что без него жизнь её станет скучной и мрачной, что Москва как была, так и останется медвежьим углом, сонным и гибельным царством.
И она заспешила в Петербург. Весь двор собирался нелегко и нескоро, а она уже мчалась на восьмёрке вороных рысаков к той, столичной жизни, к той политике, к которой приучил её батюшка-дядюшка.
Кабинет министров, который она учредила, вскоре стал ведать всеми делами. Остерман, который раньше входил в состав Верховного тайного совета, сумел выйти сухим из воды. Он не подписывал «Кондиции», сославшись на хирагру — болезнь суставов, не позволявшую ему подписывать рискованные документы.
Анна хорошо знала об этой особенности хитрого немца: чуть запахнет жареным, и Остерман немедленно делается болен. То у него желудок, то почки, то приступ хирагры, то ноги отнимаются. И каждый раз она по его болезням определяла, какое положение принимают дела. Но он был ловок и держал нос по ветру во всей европейской политике, везде у него были свои шпионы и доносчики, всегда он знал обо всём, и Анна положилась на его смётку и хитрость.
Старый канцлер Головкин лишь по названию представлял собой политика — ему было уже за восемьдесят, хотя голова оставалась ясной и память незамутнённой, и советы его Анна воспринимала серьёзно. Третьим в Кабинете министров числился князь Черкасский, стоявший в стороне от затеи верховников, но ему по его болезни и старости было совершенно всё равно, начнёт ли войну Австрия или нападёт на Россию Турция. Он предпочитал хороший стол, мягкую перину, но его откровенная лесть и родовитость позволили ему до самой смерти удержаться в составе Кабинета.
В сущности же Анна доверяла только одному Бирону — ему она подчинялась с удовольствием, видела в нём сильного и мужественного человека, ловкого политика, хоть и не замечала, что сама сделала его могущественным и знатным вельможей.
В первую же свою встречу в Петербурге после радостных и взволнованных слов Бирон спросил её:
— Думала ли ты, Анна, как устроить будущность наших детей?
Она удивилась вопросу. Имения и поместья, награды и денежные подарки сделали чету Биронов самыми богатыми людьми в России.
— Разве им плохо здесь? — ответила она вопросом на вопрос.
— Нет, но надобно подумать о том, что с ними станется, когда на свете не будет ни меня, ни тебя.
Он был только на три года старше её, но она с уважением взглянула на своего не венчанного, но фактического мужа.
— Они никогда не станут твоими наследниками, — жёстко продолжил он, — Россия для них закрыта... Но хоть какую-то корону должны они обрести, чтобы наша кровь продолжилась в потомстве...
— Ты хочешь...
Она не договорила.
Да, её дети никогда не будут носить корону, она родила их не в браке и никогда не заикнулась бы об этом никому. Даже сёстрам она не сказала о том, что у неё трое детей, хоть и удивлялись они, зачем взяла она с собой восьмимесячного ребёнка Биронов, зачем привезла его в Россию, оторвав от матери и отца, почему так пристально и бережно наблюдает за его воспитанием. Подозревали, но молчали.
Ах, если бы могла она оставить трон Карлу, ах, если бы могла она признать этого ребёнка своим! Но традиции, старые кровные связи не давали ей права даже думать об этом.
А Бирон продолжил свою мысль:
— Август, король Польский и курфюрст Саксонский, стар. Едва он уйдёт в иной мир, начнётся заварушка. Французы уже давно прочат в короли Станислава Лещинского, тестя короля Франции. А нам важен сын старика — Август. Курляндия формально под протекторатом Польши, Курляндия — её вассал. Ты сама помнишь, как важна была Курляндия для твоего великого дядюшки. Он и держал тебя там только потому, что не упускал выгоды для России, хотя и был там правителем дядя твоего покойного мужа. Если мы потеряем Курляндию, то потеряем престияс и влияние в Европе, потеряем свободный доступ в Балтийское море. Важно решить, кто станет герцогом Курляндии, как добиться избрания и как заставить Францию подчиниться этому решению...
Анна во все глаза смотрела на Бирона. Как стал он рассуждать о политике, как защищает интересы России! Но она тут же поняла, что сейчас его интерес совпадает с русскими интересами.
— Но не сейчас же, — решилась она противоречить.
— Поставить герцогом Курляндии меня, отца твоих детей, сделать наследственной эту корону, увидеть, как Пётр станет герцогом — вот самое заветное моё желание.
Она надолго задумалась. Это было непросто. Она отлично понимала, как возмутится Польша, как встанет на дыбы Франция, как презрительно отнесутся к такому проекту курляндские бюргеры.
— Надо хорошенько обмозговать, — в душе уже согласная, ответила она Бирону.
