Даже аббревиатуры похожи. Все остальное у этих капитанов разительно несходно.
Хотя почему так уж несходно? Оба знаменовали возвращение двух стран к национальной матрице. Когда победил Зеленский, многие заговорили о том, что в основе украинского характера — тотальная ирония. О том, что Путин обозначил возвращение к подлинной России, не писал после 2014 года только ленивый.
И что самое интересное — они по определению коллеги. Путина все в 1999 году характеризовали именно как исполнителя — расчетливого, памятливого, послушного.
Реплика издателя: это булшит, гон для незнающих. Уже в Питере он был за главного.
Автор: за что купил (у тогдашних ельцинских администраторов), за то и продаю.
Таким исполнителем он и остается, только патрон, начальник, с которым подписан договор, у него меняется. И Зеленский — профессиональный исполнитель, то есть актер. Отличие актера от менеджера в том, что актер должен верить в то, что делает. Иначе он плохо играет. Как сказал один политолог, актер в наше время — единственный профессионал, который верит в собственные слова. От этого напрямую зависит его успех.
Но при всей соблазнительности этого противопоставления остроумного артиста-продюсера и исполнительного гебешника, черноволосого и белобрысого, молодого и старого — Путин и Зеленский противостоят не лично. Точней, личность Зеленского, за которым стоит многомиллионный народ, противостоит куда более древней силе, чем любые народы; Владимир Путин всегда был внутренне пуст, что и делало его идеальным исполнителем, — и эту пустоту стало заполнять то, что всегда заполняет пустоты, как бурьян захватывает пустыри.
Об этом лучше всего сказано у Тынянова в главном его романе: «Были места, которые могли заниматься только людьми изуродованными — евнухами. Пятнадцать лет росли его богатства и росли пустоты его тела. Он был священною собственностью шахова государства, личной собственностью шаха. Жизнь его была благополучна».
3.
Для тех материалистов, которые все же решили прочитать эту книгу, мы должны вывесить нечто вроде дисклеймера. Все, о чем сказано выше, необязательно понимать буквально; излагая в нескольких программах и лекциях идеи будущего текста, автор уже сталкивался с замечанием типичного инженера, или, современнее говоря, айтишника — «Какой может быть Сатана в XXI веке!» В XXI веке, как видим, как раз и может, и вообще прав был идейный вдохновитель этой работы Лешек Колаковский, говоря, что главным успехом дьявола в эру просвещения было убедить большинство в своем несуществовании. Но если вам так невыносим — подлинно как черту ладан — серьезный разговор о серьезных вещах, никто не мешает вам расценивать все это как глобальную метафору и пребывать при своих представлениях об истории, согласно которым ее главным двигателем являются взятки, звонки олигархов или планы Бильдельбергского клуба (т.е. конспирология, т.е. религия низшего порядка).
Ошибкой было бы думать, что вселенский автор (а вдруг там, как в «Квартале», авторский коллектив?) готовил к мировой битве только Зеленского. Это, конечно, красиво выдумано — взять несистемного актера и заставить его противостоять абсолютному злу, проведя старательный кастинг. Но и на роль всемирного зла, точней, на роль привратника, впустившего его в мир, некий кастинг тоже проводился, хоть Россия будто бы не создана для выборов. То, что в радикальном противостоянии модерна и архаики, которое заставило определяться весь мир, с одной стороны участвовал комический актер, а с другой выпускник школы КГБ — символизм высшего порядка.
Путь Путина к этому противостоянию не менее любопытен и символичен, чем карьера Зеленского, и это тем более наглядно, что оба они, в сущности, собой не распоряжаются. Зеленский, в котором не было никаких исключительных человеческих качеств, кроме дружелюбия, умения ладить с командой и художественного таланта, оказался главным защитником Европы. Путин, в котором отродясь не было вообще никаких выраженных человеческих качеств кроме карьерной целеустремленности, и потому всем его биографам приходилось вымучивать интригующие или трогательные детали, долго и преднамеренно расчищал в себе ту абсолютную пустоту, которую всегда заполняет самая черная сила.
То, что во главе России оказался представитель секретной службы, — прихотливая игра истории: это получилось со второй попытки (после Андропова), но Андропов быстро умер, ничего не успев — разве что поставив мир на грань ядерной войны после инцидента с южнокорейским боингом. (Поразительны эти рифмы в истории — с ведома российской власти в 2014 году уничтожен малазийский боинг, и точно так же Россия беспомощно отпиралась; при Андропове она была то ли самоуверенней, то ли честней и признала все уже через две недели). Секретные службы всегда выполняют одну функцию — другой у них нет: они стоят именно на страже архаики, то есть того самого гомеостазиса, который во все времена нарушают творцы и ученые. Защита существующего положения вещей — их основная задача во все времена, любые нарушения этого порядка справедливо считаются антигосударственной и экстремистской деятельностью.
Генезис мифа о разведчике, который слился с лицом Владимира Путина и стал его маской, мы сейчас и разберем.
А если кому-то интересней про тайные связи Зеленского с олигархами, никто не мешает такому читателю написать собственную книгу. Как говорил Луначарскому митрополит Введенский, «давайте считать, что вы от обезьяны, а я от Бога».
На что Луначарский не без изящества отвечал: глядя на меня и обезьяну, каждый скажет: какой прогресс! А на вас и на Бога — какой регресс!
4.
Наша книга — не столько биографический очерк о Владимире Зеленском (все, что мы о нем знаем, можно пересказать за час), сколько интерпретация его судьбы, в том числе мифологическая: все в нашей жизни осуществляется лишь в той мере, в какой опирается на миф. Это единственное зеркало, в которое человечество смотрит на себя, единственное свидетельство о наиболее типичных и устойчивых для человека сюжетах. Рассмотрим для начала миф Владимира Путина, ибо Путин все-таки старше — и как сущность, и как ее очередное земное воплощение. Тут начинается самое интересное, потому что эта война выпустила наружу тайные пружины истории. Давно — пожалуй, с конца тридцатых — не являлись они нашему взору в таком чистом виде. Здесь мы вправе рассчитывать на особенно пристальное читательское внимание, потому что дело вообще не в фактах: у нас появился повод рассмотреть вблизи то, что движет миром. Говорят, в окопах атеистов не бывает. Так вот, мы все оказались в окопах, и раз уж выпал нам на долю такой неприятный период, надо использовать его, чтобы вглядеться в часовой механизм истории.
Одним из первых интерпретаторов истории ХХ века в свете евангельского мифа стал крупнейший
