потому участок омывался водой с двух сторон. Прежде здесь уже стоял дом, разрушенный в войну, — сохранился фундамент и кусты малины. Клава с Наташкой залезли в эти заросли малины, а Захар Михалыч с Анатолием вели деловой разговор.
— Что ж, парень, лучшего места, пожалуй, не найти. Поднимем, как ты располагаешь?
— Поднимем.
— Ну и ладно, раз так. Значит, будем строиться.
Вот здесь Анатолий и открылся тестю, рассказал все, как было. Не скрыл и того, что провожал сестру Артамоновой, почему и опоздал на последний поезд.
— Ладно, — сказал на это Захар Михалыч. — За откровенность — молодец. Знаю, что случайность... И все, точка!
— Спасибо.
— Забот нам теперь надолго хватит. До Нового года обещались никого не подселять в квартиру, так что надо успеть с домом. Фундамент, считаешь, годится?
— Вполне!
— Уже полдела.
— А раньше здесь чей дом был?
— Поповы жили, — вздохнул Антипов.
— А они где?
— Не осталось никого. Сам Иван Прокофьич на фронте погиб, Мария Авдеевна накануне воины померла...
— Это на ее могилу вы дощечку заказывали?
— На ее. Двое детишек у них было, тоже погибли, когда в тыл увозили. Крепкая семья была!..
Прибежали Клава с Наташкой, обе радостные, возбужденные. И не подумаешь, глядя на них, что одной едва четвертый годик пошел, а другая сама готовится стать матерью...
— Все облазили-осмотрели? Тогда двинулись, — позвал он.
— Лодку купим, отец? — спросила Клава.
— Можно и лодку.
ГЛАВА XXX
Самым узким местом в цехе было изготовление резцов, которые делали тысячами и для своего, и для других заводов. Особенно «зажимала» фрезеровка: работа простая, но муторная и низкооплачиваемая. Хорошего, опытного фрезеровщика не заставишь заниматься такой работой, а подростки не выполняли норм выработки. Волей-неволей в конце месяца приходилось организовывать авралы, чтобы не завалить программу.
После одного из очередных авралов к Анатолию и обратился Павел Иванович Серов.
— Мыслишка у меня есть, Модестович. Не дело это — дрыгаться с одним резцом. На установку заготовок и на холостой ход больше времени тратим, чем на работу.
— Что вы предлагаете?
— Зажимы надо бы какие-то приспособить, чтобы сразу несколько заготовок ставить.
Этим приспособлением — нужно было рассчитать все, выверить, заказать оснастку, а прежде выполнить чертежи — и занимались Анатолий с Серовым последние недели. Идея была проста, очевидна, как сказал бы конструктор, а потому сулила успех.
Когда все было готово, Павел Иванович вышел в ночную смену. Анатолий тоже пришел.
— Ну, ни пуха ни пера!..
— К черту, к черту! — улыбнулся Серов.
Для начала закрепили на станке шесть заготовок проходных резцов тридцать на тридцать: два ряда по три штуки. Фреза натужно вгрызлась в металл, и тотчас одна заготовка вылезла из своего ряда. Раздался дикий скрежет. Серов едва успел выключить станок...
— Не тянет, что ли? — Он разочарованно смотрел на Анатолия. — Может, перейти на другой?
— Дело не в этом... — Анатолий задумался на короткое время, потом схватил одну заготовку, вторую, третью и стал проверять размеры. — Так и есть! — сказал, вздохнув.
— Что такое?
— Неровные, Павел Иванович. А главное, косые — квадрат не выдержан. Вот и вылезают, когда мы зажимаем.
— Пожалуй, Модестович, ты прав...
С трудом из кучи заготовок они отобрали десятка три точных по размерам и с правильным квадратом. Установили опять шесть — получилось. Попробовали девять, двенадцать...
— Все в порядке! — радовался Анатолий. — Дело-то, оказывается, пустяковое!..
— Так-то оно так, — проговорил Серов, почесывая в затылке. — Но где взять идеальные заготовки? Если б прокат давали, а это протяжка...
— Потребуем, чтобы в кузнице не халтурили!
— Это значит идти к Соловьеву, а с ним, Модестович, разговаривать не приведи бог! Упрямый, как баран.
— Упрямый не упрямый, а брак принимать от них не будем.
— Николай Григорьевич к нему не пойдет, — сказал Серов. — Они старые друзья-приятели.
— А при чем тут приятели? Речь-то о работе!
Наутро Анатолий доложил Кузнецову о результатах испытаний. Тот выслушал его внимательно, заинтересованно.
— Двенадцать, говорите, можно устанавливать?
— Полагаю, что и пятнадцать.
— Заманчиво, действительно! Этак мы в два счета решим проблему!
— Я прикинул, — сказал Анатолий. — С приспособлением Серова на всю программу по резцам можно ставить четверых фрезеровщиков. А сейчас у нас десять-одиннадцать человек занято — и не справляются.
Кузнецов взял обработанную заготовку, придирчиво осмотрел ее.
— С богом, как говорится, Анатолий Модестович! Оформляйте в БРИЗе рацпредложение и заказывайте оснастку.
— Необходимо, Николай Григорьевич, чтобы из кузнечного поставляли протяжку лучшего качества. Вы бы позвонили Соловьеву...
— Звонками мы ничего не добьемся, — сказал Кузнецов. — Звонок к делу не подошьешь. Вы вот что. Вы ступайте-ка к нему сами. Я бы сходил, но дел по горло, Анатолий Модестович!.. Да и вам нужно привыкать, знакомиться с будущими своими коллегами. Чего удивляетесь?.. Я не вечно буду сидеть в этом кресле. Только обязательно возьмите с собой Орлова. Он мужик дошлый и знает всех...
Анатолий понял, что это просто дипломатический ход: не хочется Кузнецову ссориться с начальником кузнечного цеха. Старая дружба взяла верх. Но и отступать некуда, кто-то должен пойти.
И они отправились с Ван Ванычем.
* * *
Соловьев, предупрежденный по телефону, что к нему пошли представители инструментального цеха — зачем именно, он не знал, — встретил их радушно, точно они явились в гости и тем осчастливили его. Эта манера Соловьева была известна всему заводу, однако нет-нет кто-нибудь и попадался впросак. Придет человек требовать, ругаться, настроит себя вроде агрессивно, а уйдет ни с чем! Начальник кузнечного обескуражит, обезоружит своим наигранным радушием, простотой обхождения и, глядишь, уже сам жалуется на тяжкую долю свою. Получается, что не к нему пришли с требованиями, а он пригласил, чтобы выслушали его жалобы...
Ван Ваныч предупреждал:
— Ты, Модестович, дай ему выговориться, опростаться, потом уже сам говори. Пусть устанет.
— О!
