Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Он напомнил верующим о предписании Корана «Подчиняйтесь Аллаху, подчиняйтесь Пророкам и Властям, над вами поставленным» и о приписываемом Мухаммеду высказывании «Любовь к родине есть признак веры»[561].
После молитв глава столичной мусульманской общины Мухаметсафа Баязитов, будущий оренбургский муфтий (в должности с 1915 по 1917 г.), произнес речь «на русском языке», как указано в официальном отчете. Он сказал, что мусульмане «вместе со всем отечеством нашим» преданы династии, и подчеркнул, что его единоверцы совместно и наравне с русскими заложили основу самодержавного государства: «Когда русские люди от всей земли 300 лет назад звали грамотою на царство предка Государя нашего, Михаила Федоровича Романова, несколько князей татарских подписали ту грамоту». Баязитов указал на эти подписи рядом с подписями русских священников и бояр и заключил, что «так православные русские люди и правоверные мусульмане в братском единении радели о великом деле государственном, не ведая ни розни веры, ни розни крови, ни розни языков, когда шла речь об устроении общего отечества»[562].
С началом Первой мировой войны эти чувства подверглись проверке. После того как глава османской религиозной иерархии выпустил фетву с призывом к мусульманам начать джихад против русских, британцев и французов, оренбургский муфтий Мухамедьяр Султанов выпустил свое собственное обращение к мусульманам, где призвал их показать свой патриотизм и заявил: «Русское государство есть наше отечество, дорогое и милое сердцу как нашему, сердцу мусульман, так и сердцу всех живущих в нем народов»[563]. Более миллиона мусульман ответили на призыв, объявив себя «патриотами» и «истинными сынами отечества». Сражаясь бок о бок с православными, евреями, буддистами, католиками, протестантами и другими, они служили в смешанных частях, воевавших против османской, германской и австрийской армий. На фронте муллы руководили молитвами верующих в импровизированных полевых мечетях. Мусульманских воинов награждали медалями с двуглавым орлом вместо крестов Святого Георгия, дававшихся их православным соотечественникам. Хотя Николай II во время войны подчеркивал свое православное благочестие и эмоциональную связь с русским народом, он также укреплял свою легитимность за счет поддержки нерусских подданных. В поездках вдоль фронта в 1914 г. царь посещал как православные соборы, так и мечети, демонстрируя свою роль «отца» многоконфессионального имперского семейства[564].
Визиты императора в мечети могли показаться неуместными в то время, когда многие деятели в правительстве и во всем обществе поднимали флаг русского национализма как силы, объединявшей империю. Но, как и проповеди в мечетях в 1913 г., поездки Николая II демонстрировали преемственность стратегии, которая давно стала ключевой для успешного управления империей династией Романовых. Последний царь унаследовал правительство, которое Екатерина Великая сделала покровителем ислама. МВД под влиянием экуменического благочестия Александра I придало институциональную форму екатерининскому, типично просвещенческому представлению о веротерпимости. Во второй четверти XIX в. милитаристский дисциплинарный режим Николая I выработал бюрократическую структуру для неправославных конфессий, включавшую в себя государственную исламскую иерархию для контроля над мусульманским «духовенством». Православная церковь при Николае вновь стала играть свою роль в тех сообществах, где она опасалась перехода христиан в ислам. Но ее давление не заставило царское правительство прекратить разработку систематического законодательства по регуляции всех терпимых религий империи. Николаевское государство продолжало искать мусульманских посредников в деле управления империей даже в разгар войны с Шамилем на Северном Кавказе. В правление Александра II угроза для взаимоотношений российского государства с исламскими институтами стала исходить не только от церкви, но и от различных лагерей русских националистов внутри бюрократии и образованного общества. С точки зрения мыслителей-националистов, официальная поддержка ислама была предательством исторической миссии государства. Они успешно ограничили распространение исламских институтов, начиная с 1860‐х гг., когда восточный фронтир протянулся в степи к северу от Каспия и в Центральную Азию; в этих краях администраторы столкнулись с населением, непохожим на мусульман Поволжья. В конце XIX в. русские националистические элиты подталкивали режим в сторону более единообразного администрирования и более плотного контроля над нерусскими окраинами. Но несмотря на новое возросшее значение «национальности» как унифицирующего принципа европейских государств Нового времени в царствования Александра III и Николая II, эти цари не демонтировали имперскую архитектуру управления исламом в России. Основой империи по-прежнему оставалась партикуляристская организация конфессиональной политики.
Преемники Екатерины усвоили и адаптировали основные принципы ее подхода к исламу как к силе, поддерживающей социальную дисциплину и лояльность к империи. Но даже экстраординарно жестокие военные кампании против мусульман на Северном Кавказе не повлекли за собой отказа от екатерининской идеи использования государством ислама для укрепления стабильности империи. Во второй половине XIX в. церковь, Военное министерство, министерства внутренних дел, иностранных дел и просвещения, этнографы, востоковеды и другие эксперты расходились во мнениях об особенностях политики в отношении различных мусульманских народов империи. Эти разногласия порождали политические дискуссии, над которыми довлели два взаимосвязанных государственных приоритета. Оба были в основе консервативны: забота о порядке и дисциплине среди мусульманского населения страны и внимание к репутации России в глазах иностранных мусульман почти всегда брали верх над радикальными призывами к режиму отказаться от следования екатерининской модели веротерпимости. МВД охраняло первый принцип, стремясь поддерживать стабильность прежде всего в семье, а во вторую очередь в приходской структуре, подчиненной официальной исламской иерархии. МИД, зачастую в союзе с Военным министерством, уделяло первоочередное внимание потенциальному влиянию царской политики на соседей России. Таким образом, царская веротерпимость к исламу была продуманной системой политики как внутри мусульманского сообщества, так и на границах империи. Царские власти рассуждали, что эта стратегия должна улучшить перспективы будущей экспансии в слабые мусульманские страны вдоль южных границ.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
