— Привёз, князь!
— И верёвка есть? Ну, добро! Приладь-ка тут, как я наказывал тебе!
— Сейчас прилажу, князь!
Мирон быстро вышел, а князь сел, закрыл лицо руками и словно забыл о купце из Коломны.
— Сюда? — спросил вдруг вернувшийся Мирон.
Князь очнулся.
— Сюда! — сказал он.
Мирон придвинул табуретку под среднюю балку и стал прилаживать верёвку, на конце которой был привязан острый толстый крюк.
— Вот, вот! Пониже малость! так! — тихим голосом говорил Теряев.
Ахлопьев смотрел над собою расширенными от ужаса глазами и, вскрикнув, потерял сознание. Он пришёл в себя от грубого толчка Мирона. Последний, ухватив его за шиворот, посадил на пол.
— Слепи! — приказал князь.
Ахлопьев с воем замотал головою, но острый нож Мирона сверкнул и врезался в его глаз. Ахлопьев закричал нечеловеческим голосом и замер. Он очнулся вторично от нестерпимой боли. Мирон поднял его, а князь, взрезав ему бок, спокойно поддевал крюк под ребро. Ахлопьев снова закричал, поминутно теряя сознание и приходя в себя. Его тело судорожно корчилось над полом.
— Так ладно! — с усмешкой сказал князь. — Попомни Людмилу, пёс!.. Идём, Мирон!
— Пить! — прохрипел Ахлопьев, но страшный мститель уже ушёл.
На дворе князь приказал поджечь все постройки, причём произнёс:
— Её теремок я сам подпалю!
Прошло полчаса. С испуганным криком поднялись вороны с соседних деревьев и закружились в воздухе. Просека озарилась заревом пожара… Князь и Мирон спешно погнали коней.
— Без памяти будет, вражий сын, пока огонь до него доберётся, — сказал Мирон.
Князь кивнул.
— Очей вынимать не надо было.
Они догнали князя Пожарского всего в пяти верстах за усадьбою.
— Справил дело? — спросил князь.
— Справил, — коротко ответил Теряев. Князь оглянулся на него.
— Что с тобою? Ой, да на тебе кровь! Кажись, ты что-то недоброе сделал?
Теряев тихо покачал головою.
— Святое дело! А что крови касается, так скажу тебе, князь: змею я убил!
— Змею? Зимою? Очнись, князь! Скажи, что сделал?
— Ворога извёл, — прошептал Теряев. Пожарский не решился расспрашивать его дальше.
Они ехали молча. В полуверсте от лих двигалась рать.
Так они шли два дня. На третий день Пожарский вдруг сдержал коня и сказал Теряеву:
— Глянь-ка, князь, никак рать движется?
Теряев всмотрелся вдаль. Какая-то тёмная масса, словно туча, чернелась на горизонте.
— Есть что-то, — ответил он, — только не рать. Солнце гляди как светит. Что-нибудь да блеснуло бы.
— Возьми-ка ты молодцов десять да съезди разузнай! — приказал Пожарский.
Теряев повернул коня и подскакал к войску. В авангарде двигалась лёгкая конница. Он подозвал к себе Эхе и велел ему ехать с собою.
— Куда же ты вдвоём? — окликнул его Пожарский.
— Нам сподручнее! — ответил князь и пустил коня.
Странная туча подвигалась на них. Показались очертания коней, человечьи фигуры.
— Князь, — воскликнул Эхе, — да это наши!
Сердце Теряева упало. Он уже чуял смутно, что это смоленское войско. Они ударили коней и помчались вихрем.
Ближе, ближе… так и есть! Громадной массою, без порядка, теснясь и толкаясь, оборванные, худые как скелеты, с закутанными в разное тряпьё головами и ногами, шли русские воины, более похожие на бродяг, чем на ратников. Впереди этого сброда верхом на конях ехали боярин Шеин с Измайловым и его сыном, князь Прозоровский, Ляпунов, Лесли, Дамм и Матиссон. Увидев скачущих всадников, они на миг придержали коней. Теряев поравнялся с ними и вместо поклона скорбно всплеснул руками.
— А я с помощью! — воскликнул он. Шеин покачал головою.
— Поздно!
— Что сказать воеводе?
— А кто с тобою?
— Князь Дмитрий Михайлович Пожарский! — Шеин тяжело вздохнул.
— Скажи, что просил я пропуска у короля Владислава, сдал весь обоз, оружие, зелье, пушки и домой веду остатки рати. Во всём царю отчитаюсь да патриарху!
— Помер патриарх, — глухо сказал Теряев.
Шеин всплеснул руками.
— Помер? — воскликнул он. Смертельная бледность покрыла его лицо, но он успел совладать с собою. Усмешка искривила его губы, и он сказал Измайлову. — Ну, теперь, Артемий Васильевич, конец нам!
Теряев вернулся к князю Пожарскому и донёс про всё, что видел. Князь тяжело вздохнул.
— А знаешь, что мне в грамоте наказано? — спросил он Теряева. — Объявить опалу Измайлову и Шеину и взять их под стражу!
— Вороги изведут его! — воскликнул Теряев.
— Про то не знаю!
Пожарский сел на коня, окружил себя старшими начальниками до сотника и тронулся навстречу разбитому войску. При его приближении Шеин, Прозоровский и прочие сошли с коней и ждали его стоя.
Пожарский слез с коня и дружески поздоровался со всеми.
— Жалею, Михайло Борисович, что не победителем встречаю тебя! — сказал он.
— Э, князь, воинское счастье изменчиво! — ответил Шеин.
— Сколько людей с тобою? — спросил Пожарский.
Шеин побледнел.
— У ляхов две тысячи больными оставил, а со мною восемь тысяч!
— А было шестьдесят шесть! — невольно сказал Пожарский, с ужасом оглядываясь на беспорядочную толпу оборванцев.
— На то была воля Божия! — ответил Шеин.
Пожарский нахмурился.
— Есть у меня царский указ, боярин… — начал он и запнулся.
К боярину вдруг возвратилось его самообладание.
— Досказывай, князь, я ко всему готов!
— Прости, боярин, не от себя, — смутился Пожарский. — Наказано тебя и Артемия Васильевича с сыном его под стражу взять и сказать вам царскую опалу. Гневается царь-батюшка!
— И на то Божия воля! — проговорил боярин. — Судил мне Господь до конца дней моих пить горькую чашу. Бери, князь!
Шеин отделился от толпы и стал поодаль. Измайлов с сыном медленно подошли к нему.
Пожарский сел на коня.
— Теперь что же? — сказал он. — Отдохнём! Князь, — обратился он к Теряеву, — прикажи станом стать и пищу варить. Всех накормить надо, а бояр возьми за собою.
— Мне, князь, стражи не надо, — твёрдо сказал боярин Шеин, — слову поверь, что ни бежать, ни над собою чинить злое не буду! Освободи от срама!
— И меня с сыном, князь! — сказал Измайлов.
