– Совсем по-другому.
– Все. Я раньше ничего не видел из-за твоих плеч.
Пробиваясь сквозь кроны, солнечный свет рисует странные и прекрасные узоры на дороге. У меня в глазах рябит от пролетающих пятен света и тени. Мы вписываемся в поворот и выезжаем на солнце.
Правда-правда. Я никогда об этом не задумывался. Все это время он смотрел мне в спину.
– Что ты видишь? – спрашиваю я.
– Все по-другому.
– Нет, привыкаешь.
– Если будешь о нем заботиться.
– Много всего. Ты же видел, что я делаю.
– Конечно.
– Нет, если правильно подходить. Трудно правильно подходить.
– А-а.
Через некоторое время чувствую – он опять сел. Потом говорит:
– Думаю, да, – отвечаю я. – Мне кажется, с этим у тебя хлопот не будет.
И так мы едем, дальше и дальше, через Юкайю, Хопленд и Кловердейл – в «винную страну». Мили трассы сейчас легки. Двигатель, что пронес нас через полконтинента, равномерно гудит в нескончаемом забвении всего, кроме своих внутренних сил. Мы проезжаем Асти и Санта-Розу, Петалуму и Новато, а трасса все шире и полнее, разбухает от машин, грузовиков и автобусов, в которых едут люди, – и вскоре у дороги уже возникают дома, лодки и вода залива.
Испытания, конечно, никогда не кончаются. Несчастья и неудачи неизбежны, коль скоро люди живы, но сейчас у меня такое чувство… раньше его не было, и оно не просто на поверхности, оно очень глубоко, пробивает до самого дна: мы выиграли. Теперь все будет лучше. Такое угадывается, что ли.
Послесловие к изданию 1984 года
Этой книге есть что сказать о взглядах древних греков и о том, что значат эти взгляды, но одного аспекта в ней не хватает. Как греки относились ко времени. Будущее им являлось из-за спины, а прошлое таяло перед глазами.
Если вдуматься, такая метафора точнее нашей нынешней. Ну как, в самом деле, встречаться с будущим? Получается ведь только проецировать из прошлого – даже если опыт доказывает, что такие проекции часто неверны. И как можно забыть прошлое? Что ж тогда нам еще знать?
Через десять лет после выхода «Дзэна и искусства ухода за мотоциклом» взгляды древних греков злободневны как никогда. Что за будущее наступает из-за спины, я толком не знаю. Но прошлое, что расстилается впереди, все застит.
Само собой, никто не мог предсказать, что произойдет. Тогда, после 121 издательского отказа один-единственный редактор предложил мне стандартный аванс – 3000 долларов. Сказал, что моя книга заставила его задуматься, зачем он вообще занимается книгоизданием, и добавил, что, хотя больше никаких денег я за нее, вероятнее всего, не получу, отчаиваться не стоит. С такой книгой деньги не главное.
Он сказал правду. Но книга вышла в свет – поразительные рецензии, списки бестселлеров, интервью журналам, радио и телевидению, предложения экранизации, зарубежные издания, бесконечные приглашения выступить, письма читателей… И так не одну неделю, не один месяц. В письмах – вопросы: почему? Как это случилось? Чего тут не хватает? К чему вы стремились? Чувствуется какое-то раздражение. Они понимают – в книге есть то, что не видимо глазу. Теперь они хотят услышать все.
На самом деле, никакого «всего» нет и рассказывать нечего. Я не хотел манипулировать ничьим сознанием. Мне казалось, что написать эту книгу – поступок более высокого качества, нежели не писать, и только-то. Но время впереди тает, книга уходит в перспективу, и можно ответить подробнее.
Есть такое шведское слово – kulturbërer. Его можно перевести как «носитель культуры», но в переводе смысл все равно отчасти теряется. Это понятие непривычно в Америке – и напрасно.
Книга, несущая культуру, – мул с поклажей культуры на спине. Не сядешь и не напишешь такую нарочно. Книги, несущие культуру, возникают почти случайно – как внезапные колебания фондового рынка. Есть книги высокого качества, они – часть культуры, но не носители. Они – ее часть. Они ее никуда не несут. В них может сочувственно выводиться, к примеру, безумие, ибо такова норма отношения культуры к безумию. Но в них нет гипотезы о том, что безумие – не заболевание или вырождение, а нечто иное.
Книги, несущие культуру, бросают вызов нашим условным культурным ценностям – зачастую в тот момент, когда культура склоняется перед этим их вызовом. У таких книг не обязательно высокое качество. «Хижина дяди Тома» была отнюдь не шедевром, но она несла культуру. Она вышла, когда вся культура готова была отвергнуть рабство. Читатели распознали в ней свои новые ценности, и книга снискала невероятный успех.
Успех «Дзэна и искусства ухода за мотоциклом» – видимо, плод этого несения культуры. Принудительная шоковая терапия, в ней описанная, сегодня противозаконна. Нарушает свободу человека. Культура изменилась.
Кроме того, выход книги совпал с культурным переворотом – переосмыслением материального благополучия. Хиппи об этом благополучии даже слышать не хотели. Консерваторы недоумевали. Материальное благополучие – американская мечта. Миллионы европейских крестьян стремились к нему всю жизнь и приехали за ним в Америку… в тот мир, где им и потомкам их наконец будет всего хватать. А капризные потомки швыряют эту мечту им в лицо и говорят, что она никуда не годится. Какого рожна им надо?
Хиппи отлично понимали, какого: «свободы», хотя в конечном итоге, если проанализировать, «свобода» – чисто негативная цель. Она лишь утверждает: что-то скверно. Хиппи же не предлагали никаких альтернатив, кроме живописных и кратких, и некоторые их варианты все больше походили на вырождение. Вырождение бывает веселым, но трудно всерьез посвятить ему всю жизнь.
Эта книга предлагает иную альтернативу материальному благополучию, посерьезнее. Даже не столько альтернативу, сколько расширенное понимание «благополучия»: не только получить хорошую работу и избегать неприятностей. И не только свободу. Оно дает позитивную цель работе, и цель эта всеобъемлюща. Вот в чем, по-моему, истинная причина успеха этой книги. Так вышло, вся культура в тот миг искала именно то, что предлагала эта книга. Вот поэтому она и есть «носитель культуры».
У отходящего в древнегреческую перспективу последнего десятилетия есть очень темная сторона. Крис умер.
Его убили. Около восьми часов вечера в субботу, 17 ноября 1979 года, в Сан-Франциско. Он выходил из Дзэнского центра, где учился, и собирался в гости, дом, куда он шел, – в квартале оттуда, на Хэйт-стрит.
