Когда пыл всеобщих объятий и поцелуев начал спадать, Амрита подошла ко мне. Она взяла меня за руку и отвела на несколько шагов в сторону.
– Он был так мил. Мы просто разговаривали и разговаривали. У нас с ним очень много общего. Он очень веселый и умный! Мне ужасно повезло! Поверить не могу, что я выхожу замуж! – Она с радостным смехом обняла меня. – Сама бы я такого мужчину никогда не нашла! Никогда!
Мне оставалось только поражаться стремительности, с которой все это произошло. В Нью-Йорке, если парень тебе очень понравился, ты идешь с ним на второе свидание. А здесь – начинаешь строить планы насчет свадебной церемонии. Но, если вдуматься в то, каким чудом бывает встретить кого-то, с кем однозначно хотелось бы пойти на второе свидание, здешний подход, возможно, и правильный. Возможно, желание увидеться снова является подтверждением того, что с таким же успехом вы можете и обручиться, можете рискнуть и закрыть наконец эту тему.
Мистер Рамани достал бутылку шампанского, специально припасенную для такого случая, и мама Амриты раздала нам бокалы. Все были в экстазе. Причина была очевидна: две потерянные души, годами слонявшиеся неприкаянно, наконец-то нашли свое место рядом друг с другом. Еще две ниточки теперь будут связаны и вплетутся в общее полотно общества, не рассчитанного на одиночество. Новая чета соединит две большие семьи и создаст собственную семью. Решением, принятым в течение какого-то часа, они заняли свое, тщательно подготовленное для них место в этом мире, и теперь готовы двигаться дальше.
Помимо того, что я фактически вторглась в чужой дом в исключительно приватный момент жизни этой семьи, я также отдавала себе отчет в том, что если немедленно не вырвусь из атмосферы этого матримониального ликования, то просто выброшусь из окна. Я попросила Амриту вызвать для меня такси и поспешно ретировалась.
И вот еще одна поездка на машине. К счастью, дело было уже вечером, так что большинство детей, которые днем играли или побирались на улицах, теперь вместе со своими семьями спали на одеялах или на раскладушках вдоль дороги. В Мумбаи наступило время сна. Но некоторых детей постарше это не касалось. Когда мы остановились на светофоре, одна девочка с ампутированной ниже локтя правой рукой постучала своей культей мне в окно, одновременно левой рукой показывая на свой рот.
Таксист взглянул сначала на нее, потом на меня.
– Не давайте ей денег. Это спектакль. Организованная преступность.
Я посмотрела в окно. Спектакль удался на славу. Эта девочка мастерски играла роль нищего ребенка из Индии, у которого нет половины правой руки.
– А почему правительство им не помогает? Почему их бросили на улицах?
Таксист просто покачал головой. Пожалуй, идеальный ответ, на, бесспорно, очень сложный вопрос. А девочка по-прежнему барабанила в стекло своим обрубком.
Всего на мгновение я представила себе, как это должно выглядеть со стороны. Я, белая американка, разодетая в пух и прах, пялюсь на несчастного ребенка, отказываясь открыть окно, отказываясь помочь. Я еще раз посмотрела на эту немытую девочку со спутанными длинными черными волосами. Таково ее место в этом мире. Судьба ее касты. Она живет на улице и, вероятно, останется здесь до конца своих дней.
– Все, к черту, – достаточно громко произнесла я, после чего открыла сумочку и достала кошелек.
Опустив стекло, я дала девочке пять долларов. А потом дала денег еще четверым детям, которые подходили к нашей машине во время поездки. Таксист каждый раз только неодобрительно качал головой, а я мысленно посылала его куда подальше. Потому что нефиг. Ненавижу банальные общие места, но из песни слов не выкинешь: бедность в Мумбаи просто ужасающая, а условия жизни этих людей – кошмарные. А еще больше бросалось в глаза то, что никому, похоже, абсолютно нет до этого дела. Я действительно была той самой американской туристкой, которая не видела в Мумбаи ничего, кроме бедности. И которая потом приедет в Нью-Йорк и будет говорить: «Господи, в Мумбаи такая нищета! Просто ужас». Да, это как раз про меня. Заранее признаю́ свою вину по всем пунктам обвинения.
К тому времени, когда я добралась до своего отеля, меня начало мутить. Однако с момента приезда в Мумбаи в моем желудке постоянно присутствовало ощущение дискомфорта – из-за массы специй в еде, из-за постоянно висевшего в воздухе странного запаха, похожего на паленую резину, из-за всеобщей бедности. Так что я особо не обратила на это внимания. Я вошла в кабинку лифта и облегченно вздохнула. Эти поездки по Мумбаи, скажу я вам, способны выпить соки из кого угодно.
Пока я поднималась на свой этаж, в голове у меня крутились лица этих несчастных детей. И никуда не исчезали. Это было похоже на запущенный по кругу бесконечный фильм ужасов, который я была не в состоянии остановить.
Я приняла душ, надеясь этим как-то утихомирить свой желудок и смыть с себя последствия поездки в такси. Я начала думать о том, как в местных семьях люди переживают друг за друга, чтобы у всех были супруги, была своя семья, которая станет частью большого общества. И были другие люди, тоже со своими семьями, которые живут на улицах и которым никогда в жизни не будет позволено войти в это общество. И первым семьям – тем, которые живут в своих домах или современных многоквартирных комплексах, пьют шампанское и заботятся об образовании, – совершенно нет дела до вторых семей – тех, что на улице.
Подставляя лицо под струи воды, я уговаривала себя, что это настолько сложная проблема, что не стоит даже пытаться разобраться в ней за несколько дней. Но в моей памяти все равно всплывали пустые детские глаза. И то, как малыши механически махали рукой вслед нашей отъезжающей машине, словно какие-то роботы, изображающие детей.
После душа я вдруг почувствовала, что меня тошнит. Я вернулась в ванную комнату: оказалось, что у меня диарея. И вот так, ребята, я и провела эту ночь: постоянно бегала в туалет, потела и пыталась бороться с видениями – маленькие темные фигурки, спящие на улице, стоящие перед своими лачугами, просящие что-нибудь поесть. Я заболела в Мумбаи и была ужасно одинока.
На следующий день я проспала до полудня. А потом осталась в номере. Мысль о том, чтобы куда-то пойти, была мне невыносима. Мне нужен был тайм-аут, чтобы отдохнуть от Мумбаи.
Потом я подумала о маме Амриты. А ведь она была права. Мы не должны идти по жизни в одиночку, это противоречит человеческой природе. Нашего брата, одиноких людей, нужно жалеть. Нам остро не хватает сияния жизни – нам отказано в любви. И давайте смотреть правде в глаза. Как там у «Битлз»? «Все, что вам нужно, – это только любовь». У меня было все, за исключением этого, и моя жизнь казалась мне пустой.
Я понимала, насколько патетически жалостливыми были все эти мысли, но мне было наплевать. Когда я начинаю себя жалеть, что частенько бывает, я настолько потакаю себе в этом, что буквально своими руками довожу себя до состояния под названием «хуже некуда». Хоть копов вызывай, чтобы прекратить это безобразие, – в противном случае эта вечеринка самоистязания затянется на всю ночь.
