— Но это же артисты, Джилл, — Маренн провела рукой по волосам дочери. — Это режиссеры так представляют себе, как там все происходило. Клаус еще спит?
— Ага, — Джилл кивнула, неотрывно глядя на экран. — Спит.
— Он приехал под утро, мадам, — вошла Женевьева. — Один. Есть так и не стал. Сразу пошел в свою комнату. Прикажете подавать завтрак?
— Да, Женевьева, подавайте.
— Доброе утро.
Маренн повернулась, услышав голос Йохана. Он спустился по лестнице в гостиную.
— А вот и командиры «Лейбштандарта», — Маренн встала и пошла ему навстречу. — Не волнуйся, Джилл, нам сейчас все объяснят, как там было, с этими партизанами. Если что-то такое было, конечно.
— Ты о чем? — он обнял ее за талию, поцеловав в висок.
— Тут показывают кино, как твой «Лейбштандарт» в Италии партизан ловит…
— Но партизаны все коммунисты, конечно, — со смехом добавила Джилл. — Наши вон в упор стреляют из автоматов, а все никак попасть не могут, это они так «Капиталом» Маркса прикрылись, а наши так и не научились стрелять толком.
— Я бы этих партизан в жизни никогда не видел.
— Познакомься с Паулем, — она представила ему доктора. — Ну а это Натали, я надеюсь, ты узнаешь.
— Здравствуйте, фрейляйн лейтенант Красной армии. Я обещал вам, что мы еще встретимся, вы помните? — он протянул ей руку.
Наталья смотрела на него с явным удивлением, но пальцы слегка пожала, хотя сразу не нашлась, что ответить.
— Я тебя предупреждала, — шепнула ей Джилл. — Чего ты?
— Она не лейтенант, она обер-лейтенант, — ответила за Наталью Маренн. — Обе мои дочки в одном звании, только одна оберштурмфюрер, а другая обер-лейтенант, что, по сути, одно и то же.
— Вас повысили за то, что мы вывезли тех раненых?
— Да, но потом приказали арестовать, — Наталья грустно улыбнулась.
— Они выжили, ваши друзья?
— Да, все. Даже та женщина с тяжелым ранением брюшной полости. У нее родилась дочка, она назвала ее Мари в честь мамы, а муж, тот сержант, которого она любила, погиб в Австрии всего три недели спустя, как она уехала, немного до конца войны не дотянул. И он и все разведчики его. Их в ловушку загнали и сожгли живьем в доме, когда патроны кончились. Так что она осталась одна с тремя детьми, со своей дочкой и с его двумя от первого брака. Я с ней виделась потом после войны, очень трудно ей было. Но она все-таки медицинский закончила, стала доктором, детей одна вырастила. Все ей помогали, кто от роты, от батальона остался. Тот капитан, командир роты, потом майором стал, уговорил ее к нему в Тулу переехать, с жильем помог. Он после войны по партийной линии продвинулся, так что власть получил, вот и использовал ее, чтоб Раисе подсобить. Марью Ивановну свою приставил с детишками помочь. Незадолго до того, как мне уехать пришлось, Раиса мне письмо прислала, что кандидатскую степень в Москве защитила и скоро сама преподавать будет. Она все хотела делать, «как та венгерская докторша», — Наталья улыбнулась. — Как ты, мама. И сделала, но по советским меркам, больше не сделаешь, конечно.
— Ну а снайпер? — Йохан сел напротив. — Та, наверное, уже полковник и полный кавалер, как у вас называется?
— Надежда, как и ее мама, по учительской линии пошла. И, как это ни странно, преподает немецкий.
— Да, ну! Она же ни слова не понимала.
— Но больно ей понравилось, как я быстро на этом языке разговариваю. А еще заинтересовалась очень, что это такое «белокурые бестии» и «Лейбштандарт». Теперь сама все узнала. Тоже институт закончила, педагогический, учит детишек на селе, в колхозе. Прохорова — директор школы и самый уважаемый педагог.
— Жалко, мы ей тогда снотворное ввели, посмотрела бы, так и не мучилась вопросами.
— Что вы, — Наталья махнула рукой, — она бы нам все дело испортила. Орала бы. Она и сейчас орет, как мышь увидит, а тут — эсэсовцы. А майор Аксенов, — она опустила голову. — Его убили. В госпиталь доставили, жив еще был, но в нашем госпитале ничего не сделали, — она вздохнула. — Умер.
— Мадам, завтрак готов, — доложила Женевьева.
— Что ж, всех прошу за стол, — Маренн улыбнулась, направляясь в столовую. — Кроме Клауса. Его будить мы не станем. Пусть отсыпается. Айстофель — вперед, в твою миску тоже что-нибудь, наверняка, положили.
— Я пока не буду завтракать, мама, — Наталья поднялась с кресла и направилась на террасу.
— Что случилось? — Маренн взглянула на Йохана, тот только приподнял бровь.
— Хорошо. Джилл, — она повернулась к дочери. — Проводи Йохана и Пауля в столовую. Начинайте без меня, я подойду чуть позже. Мы прогуляемся с Натали. Расскажи им что-нибудь интересное.
— Я расскажу, не волнуйся, — Йохан, наклонившись, с нежностью поцеловал ее. — Вот про снайпера фрейляйн Прохорову.
* * *
Натали задумчиво шла по берегу моря.
Белые, обтесанные волнами камни скрипели под ее туфлями, ветер шевелил распущенные волосы. Море окутала дымка, где-то теряясь в ней, слышались приглушенные крики птиц и гудки пароходов.
— Натали, Йохан сказал мне, Франц Шлетт ухаживает за тобой, — Маренн подошла сзади и обняла за плечи.
Голубая гладь, прозрачная, как стекло, так что был виден каждый камушек на дне, стелилась от самых ног и уходила, казалось, в бесконечность, сливаясь с небом.
— После тюрьмы он остался один. Жена умерла от сердечного приступа, когда его приговорили к смерти. Он тебе говорил?
Наталья отрицательно покачала головой.
— Вот видишь, ты не знаешь. Детей он тоже не видит, их бабушка не позволяет им видеться с отцом. Он тебе нравится? По-моему, он интересный мужчина, высокий, в прекрасной форме, как все они, — она улыбнулась, — еще молодой, всего-то сорок лет. Я так понимаю, он к тебе неравнодушен. Почему ты его отталкиваешь?
Наталья молчала, глядя вдаль.
— Ты боишься предать память Штефана? — Маренн сама коснулась больной темы, больной не только для Натали, для нее — тоже, легче не стало с годами. — Но ты не можешь так жить, вспоминая только о нем, жизнь не должна на этом закончиться, должно быть что-то дальше.
— Со Шлеттом я видеться не буду, — Наталья ответила неожиданно резко.
— Почему? Он тебе не нравится?
— Нет, он красивый мужчина. Они все красивые — «Лейбштандарт», одним словом. Или как говорил наш дед Харламыч, «лейбстандарт», то есть самый высокий стандарт, высший класс, и по внешности, и по всему остальному. Но не для меня. Я уж как-нибудь одна, без них. Без их помощи, а уж тем более без их ухаживаний. Они нажаловались, что я грубо разговаривала с этим Шлеттом в клинике? — она посмотрела на Маренн и снова перевела взгляд на море.
— Почему нажаловались? — Маренн мягко взяла ее за руку. — Мне никто не жаловался. Просто Франц рассказал Йохану, а он сегодня сказал мне. Не специально, к слову, когда узнал, что ты приехала из Парижа. Без всякой обиды или зла. Они хорошо к тебе относятся.
