Габриель не может влюбиться в лягушку-Чус по определению. Во-первых, потому что она существует лишь в его воображении да еще в признаниях, выцарапанных на деревянном прилавке. И, во-вторых, он уже влюблен.
Он влюблен?
Влюблен?
Мозг и сердце молчат. Затаились. Не дают никакого ответа, в то время как запахи, идущие с кухни «Троицкого моста», вовлекают его в свой водоворот: приправы, подливки и соусы трясут юбками, турецкий горох и кровяная колбаса прячутся за масками языческих богов, гаспачо и паэлья покачивают грандиозными головными уборами из перьев, тушеные овощи дуют в дудки, туррон и флан бьют в барабаны, а обнаженные, покрытые чешуей тела мерлузы и трески сверкают на невидимом солнце.
Габриель и сам не заметил, как, подталкиваемый запахами, очутился у дверей кухни (всего-то и надо было пройти несколько шагов!). Именно отсюда произошла утечка:
двери на кухню, обычно закрытые наглухо, теперь приоткрыты.
Не в силах противостоять карнавальной волне, он распахивает дверь пошире, переступает порог и оказывается внутри.
Не так уж много было в жизни Габриеля новых помещений, новых дверей. Он сознательно избегает их, памятуя о детском страхе, связанном с первым пришествием Птицелова и скорее не входит в незнакомые двери, чем наоборот. Исключение составляют лишь проходы в общественные места: кафе, автобусы, магазины, метро, океанариум. Проходы благоразумно одеты в стекло, и людей за ними всегда больше, чем кажется.
Это успокаивает.
Не так уж много было в жизни Габриеля новых помещений, а те, что были, оказывались менее интересными, чем внутренности его родного магазинчика «Фидель и Че». Там коротают свой век книги, а что может быть лучше книг?
Мерлуза, треска, пирог с мясом, приправы, подливки и соусы.
Нет-нет, Габриель вовсе не думает так, но… готов принять это к сведению.
На кухне «Троицкого моста» могли бы расположиться как минимум два «Фиделя и Че» (следовательно и книг оказалось бы в два раза больше, Габриель обязательно добавил бы к уже существующему ассортименту позднего Сартра, раннего Камю и Симону де Бовуар на пике творческой формы, удвоил бы количество экземпляров Федерико Гарсиа Лорки, великого поэта, а количество экземпляров Кнута Гамсуна и вовсе бы утроил). Высота потолков примерно та же, а в самом дальнем углу имеется дверь в стене. К ней ведет лестница с таким же, как в «Фиделе и Че», числом ступеней.
На этом сходство с магазинчиком Габриеля заканчивается и начинаются разночтения.
Книжная вотчина с ее допотопными полками выглядит архаичной и патриархальной, здесь же все слепит стальным блеском, отсылающим к начинке космических кораблей. Дерева не так много, зато полно металла. Металлические столы, вытяжки, холодильники, плиты. Металлическая утварь. Целая коллекция ножей разной величины.
Странно, но здесь, в эпицентре, в месте рождения, запахи не столь явственны. Они стараются не шуметь, не бузить и ходят на цыпочках в присутствии строгой, но справедливой матери и только о том и мечтают, чтобы поскорее выскользнуть за дверь.
Мать, конечно же, Снежная Мика.
Она стоит спиной к Габриелю, у разделочного стола. В руке ее (может быть, в трех, пяти руках) мелькает нож, рядом высится гора зелени и уже очищенных овощей, и еще что-то, с розоватым оттенком. Очевидно, мясо.
Все конфорки на плите заняты кастрюлями с булькающей в них жидкостью — большими и поменьше. Дверца духовки распахнута, в ней стоит гусятница.
Предметы и вещи (продукты и сама Мика не являются исключением) выглядят реально, и в то же время Габриелю кажется, что он попал в абсолютно инфернальный мир. Если что-то не так, то что именно?
Все слишком большое…
Или нет: будь Габриель маленьким мальчиком и попади он на такую кухню… Или нет: вот было бы здорово, если бы он был маленьким мальчиком, а эта прекрасная женщина была его матерью и готовила ему еду — пальчики оближешь, сплошные вкусности. Он бы остался здесь навсегда и только то бы и делал, что вдыхал запахи — прекрасной еды и прекрасной женщины. И, с замиранием сердца, стягивал что-нибудь со стола, морковку или кочерыжку, и тут же получал ласковый подзатыльник.
Наверное, Рекуэрда мечтает о том же, но ему нужны совсем не подзатыльники.
И отчего это Габриель подумал о Рекуэрде?
Рекуэрда влюблен в Снежную Мику, ей не больше тридцати, она русская, живет здесь не так давно и потому никак не может быть матерью Габриеля. И никогда не отвесит ему подзатыльник за украденную морковку, а следовательно, никогда не обнимет его. Не прижмет к груди крепко-крепко.
Но кем бы не являлась Мика на самом деле, чьей-то возлюбленной, чьей-то потенциальной матерью или просто кухонной богиней с шестью руками, чищеная морковка всегда останется морковкой. Габриель видит одну такую и сейчас, она лежит на краю стола, в стороне от остальных морковок, томатов, цветной капусты и салатных листьев.
Искушение велико.
Но даже если бы он было гораздо меньшим, Габриель все равно поддался бы ему.
Десять шагов по направлению к столу, еще секунда уходит на то, чтобы протянуть руку к заветному овощу, хотя до финального аккорда дело не доходит: Снежная Мика вздрагивает, услышав шорох за спиной, и спрашивает о чем-то, еще не обернувшись. Поскольку вопрос был задан не на испанском, а, что вероятнее, на русском, Габриель не понимает его смысла и улавливает лишь имя — «Саша».
— Здесь Габриель, — говорит и Мика наконец поворачивается к нему.
— Габриель, да. Я думала, это Александр.
— А это Габриель.
— Привет, Габриель.
— Привет. Я знаю, вы не любите, когда вас беспокоят. — Легкая досада на лице Мики не может не волновать Габриеля. — Просто как раз сегодня дверь оказалась открытой. Я не устоял и зашел. Я поступил неправильно, знаю.
— Вы поступили нормально.
— Можно мне взять вон ту морковку?
Просьба — глупее не придумаешь, но именно она стирает досаду с лица русской. Теперь Мика улыбается (вполне искренне, как кажется Габриелю).
— Берите, конечно.
— Я вас отвлекаю, да?
— Само собой разумеется.
— Не обращайте на меня внимания, сейчас я съем свою морковку и уйду.
Мика кивает головой и снова возвращается к резке овощей, а Габриель принимается хрустеть рыжим, недавно очищенным корнеплодом, все больше и больше втягиваясь в созерцание кухонной богини. Он видел ее среди книг и сигар, видел на улице с велосипедом, видел у порога ресторана с корзиной волшебной зелени. И нигде она не выглядела так естественно, как здесь. Так волнующе. Габриель понимает и принимает это, он готов признать ее самой восхитительной женщиной планеты и готов смотреть на ее лицо вечно, но…
лишь для того, чтобы найти в ней черты той, кого он оставил в patio.
