банки на стол, отходит и добродушно созерцает их, сложив руки на животе.
— Сегодня куриные ножки. Тибо встает.
— Тогда до скорого, — говорит он. — Когда у тебя найдется время.
— Да, — отвечает Брюне. — До скорого.
Тибо выходит, Мулю делает шаг по направлению к двери.
— Я позову ребят.
— Нет, — останавливает его Брюне. Мулю изумленно смотрит на него.
— Как это нет?
— Сегодня мы разнесем это по комнатам. — Но почему?
Почему? Потому что здесь нет Шале. Брюне виновато произносит:
— Потому.
— Мы никогда так не делали, — удивляется Мулю.
— Правильно, произведем опыт. Я думаю, это сэкономит время.
— Мы здесь только и делаем, что экономим время.
— Пошевеливайтесь! — нетерпеливо говорит Брюне. — Идите за мной.
Они ходят из комнаты в комнату, как когда-то. Брюне открывает двери и входит, Мулю вдет следом, объявляя:
— Сегодня вас обслуживают на дому, счастливчики. Подождите немного: завтра вам подадут шоколад в постель.
Люди не отвечают. Они возвращаются с работы, они устали, взгляды их медленны, движения неповоротливы. Большинство сидит на скамейках, большие руки они кладут ладонями на стол, ни на кого не смотрят, молчат. Брюне думает: хватило одного месяца. Один месяц — и барак походит на все остальные. Когда-то, в полдень, они пели. Перед комнатой товарищей по партии он мешкает, он почти боится: он вообще никогда не заходит туда без Шале, у него такое ощущение, будто он возвращается из путешествия.
— Ну, — спрашивает Мулю, — ты нам откроешь дверь или нет?
Брюне не отвечает. Корню поворачивает ручку левой рукой, они входят, оставив дверь открытой. Брюне остается в коридоре. Заметив удивление на повернувшихся к нему лицах, он все же вынужден зайти. Переступает порог и думает: «Я не должен этого делать, это огромная ошибка».
— Смотри-ка, — удивляются в комнате, — а вот и Брюне.
— Да, — говорит Брюне, — вот и я.
Он хочет посмотреть им в глаза, он видит только полуприкрытые веки, люди сидят вокруг стола, руки их перебирают хлеб и банки с консервами, кто-то говорит:
— Черт! Опять куриные ножки.
— Счастливчики, — лопочет Мулю, — вас обслуживают на дому…
— Заткнись! — сердится Брюне. — Смени пластинку. Он сказал это слишком громко: все глаза обращены на
него, но веки тут же опущены, это снова лица слепцов. Брюне делает шаг вперед. Прислонившись к койке, Морис с дерзким и небрежным видом разглядывает его.
— Ну как, ребята? — весело спрашивает Брюне. — Все в норме?
— В норме, — отвечают они, — в норме.
Глаза вновь раскрываются, кто-то смотрит на Брюне, другие на тех, кто на него смотрит. Все чего-то ожидают и как будто боятся. Брюне еще чувствует свою власть, но внезапно им овладевает страх. Не нужно было входить сюда, это ошибка. Теперь надо говорить. Неважно что, и как можно скорее. Само это молчание — демонстрация. Он говорит:
— Шале у дантиста.
— Да. У дантиста, — откликается кто-то.
— Поэтому он не пришел, — поясняет Брюне.
— Да, — отвечают ему. — Да.
— Вы знали об этом?
— Он нас вчера предупредил, что сегодня утром не будет читать лекцию.
— Лекцию по истории коммунистической партии?
— Да. По истории коммунистической партии Франции.
Наступает молчание. До какой степени Шале их завоевал? До какой степени они еще верят Брюне? Брюне поднимает голову, встречает чей-то взгляд и, оробев, отводит глаза. Гнев стискивает ему затылок, он засовывает руки в карманы и садится на край скамьи, как прежде. Но раньше его тотчас окружали люди. Теперь они и не шевельнулись. Брюне их успокаивает:
— Ничего, он прочтет свою лекцию завтра.
Брюне сказал это тем же голосом, каким прежде говорил:
«Весной СССР вступит в войну». Сенак качает головой:
— А может, ему снова придется пойти туда.
Сенак тогда говорил: «Может, СССР еще не готов, и ему придется ждать еще год».
— Навряд ли, — произносит Брюне. — Думаю, ему выдерут этот зуб сегодня.
— Это зуб мудрости, — гордо объясняет Майар. — Он растет вбок.
Брюне встает и быстро говорит:
— Что ж, пока, ребята! Приятного аппетита.
— Спасибо, — отзываются они. — И тебе тоже.
Брюне поворачивается и выходит. Он идет по коридору, Мулю бегом обгоняет его, за ним следуют Корню и Полен. Смеясь, они ныряют во двор, в солнце. Брюне их видит: легкие на фоне ясного неба, они кружатся, цепляются друг за друга, разжимают руки, наклоняются, чтобы ухватить снега; Брюне ускоряет шаг, потом, остановившись на пороге барака, смотрит на них. Они, толкаясь, исчезают за бараком № 18; Брюне становится одиноко. Он берется за дверную ручку. Еще недавно, когда он входил, Викарьос, сидя у печки, улыбался ему. Зачем ему понадобилась эта встреча? Пожалуй, он поостережется на нее ходить. Он сжимает ручку, но не входит: он знает, что комната пуста. Кто-то сзади трогает его за плечо.
— Брюне!
Это Туссю. С ним Бенен.
— Чего вам?
Туссю бледен, глаза отрешенные. Он делает над собой усилие, чтобы заговорить. За ним Бенен — он отвернулся, смотрит куда-то в сторону и, кажется, готов удрать. Наконец, Туссю обретает голос:
— Мы бы хотели с тобой потолковать. Брюне прислоняется к закрытой двери.
— Со мной?
— Да. С тобой. Брюне хмурит брови.
— А о чем?
— О многом.
Брюне упирается спиной о дверь, она скрипит. Он слышит грубоватый утробный голос Бенена, который по-прежнему глядит куда-то мимо него.
— Мы хотели бы кое в чем разобраться.
— Ах, разобраться! — с глумливым смехом произносит Брюне. — Разобраться! Неужели?
Он смотрит на них недружелюбно: он сам не понимает, сердится ли он на них потому, что они пришли так поздно, или потому, что пришли только они.
— Обратитесь лучше к Шале!
Но тут же он берет себя в руки и улыбается им улыбкой добряка.
— Я умываю руки: слишком много работы.
— Но мы хотим поговорить именно с тобой, — терпеливо настаивает Туссю. — У тебя найдется для нас минут пять?
— Минут пять! Если я сложу все пятиминутки, на которые меня отрывают в течение дня, мне некогда будет даже заниматься вашей едой. Теперь я всех отсылаю к Шале: мы поделили работу.
Бенен говорит, глядя на носки своих ботинок:
— У меня нет нужды спрашивать что-либо у Шале. Он всегда готов говорить, но я заранее знаю, что он ответит.
— Я отвечу вам то же самое.
— Но твоим ответам нам, возможно, удастся поверить.
Брюне в нерешительности. Отказаться? Это может выглядеть подозрительным. Они повернулись к нему одновременно, и у них одинаковые вкрадчивые и требовательные физиономии. Брюне сдается:
— Я вас слушаю.
Их глаза расширены, оба растерянно озираются и молчат. Брюне краснеет от гнева. Он резко открывает дверь, поворачивается к ним спиной и входит тяжелой поступью. За ними тихо закрывается дверь. Он подходит к печке и оборачивается,
