а вы тут живёте только для того, чтобы пресмыкаться передо мной, ясно?
Моё лицо обдаёт жаром. Я ужасно злюсь.
Гай перехватывает мою руку и несильно сжимает запястье, как бы прося меня не совершать глупостей. А мне каждый раз больно видеть, как ему приходится безмолвно подчиняться отцу. Думаю, в этом есть смысл: нет желания снова быть униженным, а ещё нет стремления убивать Вистана, ведь в таком случае «трон» будет его. То, чего он больше всего боится получить, как он сам мне признался.
Я послушно выдыхаю, будто расслабляясь. Хотя расслабляется только моё лицо, внутри всё по-прежнему полыхает от гнева.
— Не слышу, — улыбается Вистан. — Всё ясно?
— Да, — сделав над собой усилие, выдаю я. — Ясно...
— Вот и умница! Здорово, когда находишь общий язык с родственниками! — Он направляется к дому, но останавливается у первой ступеньки, оборачивается назад и обращается к сыну: — Гай, внизу тебя ждут два должника. Общая сумма долга, который они не вернули: сто пятьдесят тысяч. Так что ты с ними построже. Чтобы к тому времени, когда я спущусь вниз, они ползали на коленях и молили о скорейшей смерти на место пыток, которые ты учинишь.
И всё. Кинув всё это так, будто произнесённое было обычным делом, таким как просьба сходить в магазин, Вистан просто разворачивается, поднимается по ступенькам и входит в дом. Личная охрана входит за ним.
— Я пойду, Каталина. — Гай опускает голову, смиряясь с тем, что должен сделать прямо сейчас. — Можем пообедать вместе чуть позже. Если хочешь, поедем в ресторан сноваа.
— Я спасу тебя, — говорю я.
Он в изумлении поднимает глаза.
— Что?
— Прекращу эту пытку, — поясняю я. — Я обязательно придумаю способ спасти тебя от отца. Обещаю. Тебе не придётся больше страдать... Ты спас мне жизнь, позволь мне наконец отплатить тебе тем же.
Гай берёт мою руку в свою ладонь и смотрит на неё так, будто не верит в её существование. Потом переводит взгляд на моё лицо, и его взгляд не меняется. Вспоминая, что делали эти его руки только вчера ночью, я чувствую, как щёки накрывает румянец.
— Ты уже спасла, — шепчет он, притянув меня к себе за талию.
Его высокий рост позволяет мне чувствовать себя рядом с ним маленькой, нежной и хрупкой. И когда дело касается других людей, я ненавижу себя таковой ощущать, но рядом с ним всё вообще меняется. Словно я сама становлюсь кем-то другим.
* * *
Спустя полчаса я наблюдаю за тем, как в дом Харкнессов привозят нескольких девушек. Вид у них измученный и напуганный. Их привозит Зайд вместе с несколькими мужчинами. И это сразу даёт мне некую подсказку: эти девушки — будущий товар.
Когда несколько мужчин с чёрными картами в карманах грубо хватают их за локти и несут к дому, чтобы, как я поняла из их беседы, представить «товар» лично перед боссом, я прошмыгиваю к Зайду, закрывающему задние двери фургона.
— Что это за девушки? — спрашиваю я его.
— Секс-рабыни, которых через пару часов отправят в восточное побережье.
— И им нельзя никак помочь?
Он поднимает на меня свои тёмные карие глаза, в которых, как мне вдруг показалось, появилось нечто вроде сожаления. Удивительно видеть сожаление в глазах Зайда Парсы, потому что порой кажется, его ничто никогда не волнует, а в особенности человеческие жизни.
— Нет, — отвечает он. — Нельзя никак помочь.
Я не могу представить себе, каково пасть жертвой сексуального рабства, каково быть в числе тех, кого отправят в бордель.
Хватаю Зайда за руку, а он в ответ удивлённо приподнимает чёрные брови.
— А если я попрошу что-нибудь придумать?
— Да хоть на коленях будешь передо мной ползать, я ничем не могу помочь. Распоряжение Вистана.
— Ты уже пошёл против правил и помог Гаю спасти меня однажды, — напоминаю я таким тоном, будто он не знал этого до сегодняшнего дня. — Что мешает тебе снова повторить нечто подобное?
— Желание жить и... Я тогда исполнял повеления Гая – своего друга, а ты...
— Так что же, значит ты не считаешь меня своей подругой?
— Ты просто жена моего друга, в первую очередь. Так что сорян, Лина, не прокатит. Нейта ты бы смогла заговорить своими чудными глазками, но не меня.
Я убираю руку и зло кошусь на него. Зайд уже собирается залезть обратно в чёрный фургон, однако я решаюсь использовать ещё хоть какую-то возможность его остановить:
— Скажи, ты веришь в Бога?
Он удивляется этому вопросу. Наверняка это было самым последним, что он ожидал услышать. Зайд прикрывает дверцу фургона и опирается о неё спиной.
— Допустим, да, — отвечает он.
— Прямо веришь или всё же моментами сомневаешься?
— Я верю.
На самом деле меня удивляет этот факт. Потому что такие «плохие парни», как Зайд, обычно не являются верующими, напрочь либо совсем отрицая существование Бога, либо считая себя агностиками. Но чаще происходит именно первое.
— Гай говорил, что ты не будешь крёстным ребёнка Лэнса и Софи, потому что ты мусульманин, — говорю я. — Это правда?
— Я ведь иранец, а моя мама носила паранджу, как полагается, — отвечает Зайд. И удивительно, как меняется тон его голоса и выражение лица, когда он об этом всём говорит.
— Но и я ребёнок американца и испанки. По сути у нас ведь по традиции религия – христианство, но я, например, никогда не считала себя верующей. Скорее, даже не задумывалась о Боге...
— К чему ты клонишь, Лина? Зачем начала этот разговор?
Я тяжело вздыхаю, глядя на двери дома, за которыми сейчас решается судьба несчастных девушек.
— Если ты веришь в Бога, может, подумаешь над тем, что сейчас делаешь?
Зайд издаёт нервный смешок:
— Из всего на свете, что могло меня переубедить, ты выбрала Бога?
— Потому что у тебя вроде как нет больше ничего. Ты отказался быть крёстным ребёнка своих лучших друзей ради Бога. Или я не права? Может, не права? Это какое-то совпадение?
— И при этом по ночам я трахаю одновременно нескольких девчонок, херачу алкоголь с утра до ночи, а моё тело на процентов восемьдесят состоит из татуировок. Тебя это никак не смущает? Это поступки верующего?
Я пожимаю плечами и отвечаю:
— У всех людей должен быть второй шанс. И
