– Ладно, – успокоил я его, – понятно… А с чего ты решил, что тебя грохнут-то, если ты убийцу не видел?
– Так эти… – Кадык досадливо крякнул. – Машинисты, итить их в душу, через весь состав меня с браслетами провели – уж то-то мокрушник заметил, небось смекнул, что я по крыше лазил-то. Ну… А откуда он знает, что я его аватарку не срисовал?
– Да… – протянул я… – Волосы длинные были у убийцы? Почему про бабу подумал?
– Я ж секунды смотрел… силуэт покатый… такой… Ну не знаю – на улице ночь, а в тамбуре тусклый свет, я тени только видал, просто этот… ну… кого решали… К стеклу лицом привалился… тому через плечо…
– А тот, кого душили, как выглядел? – спросил я.
– Ну… – кивнул Кадык, – ворот комбеза серый, с нашивками, типа машинистский, в усах еще… щекастый такой…
– А время можешь сказать? – спросил я.
– Ну… – протянул Кадык… – я только потом глянул – четыре было примерно…
– На последний вагон точно не лазил?
– Зачем! – Он выпучил глаза. – Я от таких джипегов здорово очканул – и назад, в трансформатор… Дык я что толкую-то… – Он как-то сник, опустив плечи. – Замочить меня могут, боюсь…
Я вспомнил Дронову, которая тоже опасалась за свою жизнь.
– Не переживай, Кадык, – сказал я, усмехнувшись. – Там, в турели, сидела наша туристка, которая сама тебя до смерти перепугалась, а убийца тебя не видел, разве что догадался, да и то – вряд ли…
В дверь деликатно постучали.
– Да! – громко сказал я.
Дверь отъехала вбок, и на пороге появился Хмурый, рыжий и доктор, который осматривал труп.
Рядом топтался неопределенного возраста мужчина с розовыми веками и лихорадочным блеском желтых глаз. Волосы на голове его напоминали картину неизвестного художника «Взрыв на макаронной фабрике».
– Ну что? – с порога гаркнул Хмурый. – Признался наш сирота? Он тут шухер устроил?
– Все нормально, – сказал я, – пока помогает человек.
– Да! – крикнул Кадык. – Ворье не мочит!
– Тихо ты! – хлюпнул носом рыжий.
– Пошептаться бы, Странный, – сказал Хмурый на полтона ниже.
– Пошли…
– Значится, так, – сказал Хмурый, когда мы уселись в купе покойных (именно «покойных», так как я уже отчетливо понимал, что бригадир поезда Джеймс убит, и даже свидетель этого есть), – Серый, – он кивнул на доктора, – со жмурами мало дела имел, но мужик он башковитый оказался…
Серый благодарно кивнул:
– Я просто подумал, узнав про газовую гранату…
Хмурый остановил его жестом.
– Так вот, – продолжил Хмурый, – он, то есть Серый, время убийства определил примерно – от двух с небольшим до трех…
– От двух до трех утра, – вставил Серый.
– Я и говорю… – вновь нахмурился Хмурый. – Но мужик-то он башковитый, это я говорил: нашел он химика с шахты.
Тут невзрачный человек с выброшенными к небу космами серо-желтых волос кивнул и часто замигал красноватыми веками – губы его слегка невралгически задергались…
– Говори, – повелел Хмурый.
– Вот! – сказал химик. – Именно, именно!
Все воззрились на него.
– Я посмотрел этот ваш баллончик. – Тут он непонятно чему улыбнулся. – Это же паралитик… Да…
Он опять кивнул как бы сам себе.
– У меня есть «Спектр-7», – продолжил он.
– Это что такое? – спросил я.
– Это отличнейший спектроскоп девятого поколения, – пояснил он, – частично я его доработал: газовый анализатор…
– Давай, профессор, не запаривай, – проворчал Хмурый.
– Я хочу сказать, – сверкнул глазами химик, – что этот Си-Эр-девять является О-этил-Эс-четыре, диизопропиламиноэтилметилфосфонат, группы «эр», последнего поколения, и…
– Ну не все здесь Менделеевы-то… – недовольно прервал его Хмурый…
– В общем, так, – кивнул химик, – в газовых гранатах типа «Вэ-9, Эр-Си» используется особый реагент, вступающий в контакт с кислородом и являющийся своего рода окислителем и катализатором…
– Короче, Менделеев! – не выдержал Хмурый…
– Я просто говорю о консервантах фосфатной группы…
Повисла пауза, прерываемая только скрежетанием зубов Хмурого и хлюпаньем красного носа рыжего.
– В общем, «Спектр-7», – сказал химик, вздохнув, будто распрощавшись с надеждой на понимание публики, – помог мне определить, когда из баллона вышел газ…
– Когда? – невольно вырвалось у меня.
– Есть небольшая погрешность, – как-то жеманно ответил тот, – но могу заявить, что это было между двумя десятью и двумя сорока…
– Ошибки быть не может? – вновь спросил я.
– Вот вся ошибка, – картинно развел он руками, – тридцать минут…
– Тридцать минут… – повторил я, – понятно, это очень важно…
Я снял с пояса недавно обретенный планшет и начал забивать туда полученную информацию.
– Что тебе «зэка» сказал? – Хмурый тронул меня за рукав.
– Видал кой-чего, – махнул я рукой неопределенно…
– Ну? – Казалось, Хмурый понял, что я что-то недоговариваю.
– Ничего особенного, – ответил я, вставая. – Вот вы выяснили важнейшую вещь: время газового отравления. Сколько понадобится, чтобы человек в купе задохнулся?
– Учитывая объем купе, – сказал химик, озираясь по сторонам, – прокуренность помещения… ну… не больше пяти – семи минут…
– Прекрасно, – кивнул я. – Дело, в сущности, пустячное: осталось определить – кто где находился с двух часов десяти минут до без десяти три примерно. Ладно, пойду мучить своих расспросами.
Я вышел в коридор и почти сразу почувствовал, что за локоть меня поймал Хмурый.
– Что? – только и спросил он, разворачивая меня за плечо.
– Кадык видел, – сказал я полушепотом, – как в районе четырех кто-то душил бригадира в последнем тамбуре буфета…
– Кто? – свистящим шепотом, сливающимся с шумом поезда, переспросил Хмурый.
– Он не разглядел. – Я покачал головой. – Испугался и сейчас боится. Его слова подтверждает наша туристка Дронова: она видела, как тот полз по крыше без чего-то четыре, когда сидела в кабине турели. Потом лязгнула внешняя дверь вагона, так что…
– Ясно, – кивнул Хмурый, – Джим… значит… Джим… Я так и думал…
Он тяжело вздохнул.
– Сколько я на линии работаю – никогда такого не было…
– Ладно, – кивнул я, – пойду на свою каторгу туристов дальше мурыжить, а вы обыск заканчивайте. Да, Хмурый, сможешь прислать мне охранников из буфета и из последнего вагона?
