Линдон Джонсон, 14 августа 1966 г. (после совещания с генералом Уэстморлендом на своем ранчо) Июль – август 1966 года
Сон больше не приносил мне покоя. Я сбежал из Вьетнама в Гонконг, но не смог избавиться от воспоминаний.
Двадцать один солдат лежал без движения, их лодыжки были перехвачены веревками, руки связаны за спиной – северовьетнамские пленные. У ног пленных стоял сержант с перекошенным от злобы лицом. Пленные глядели на него, не моргая. Сержант направил пистолет в одного из них. Внезапно он ударил пленного по ноге. Удар отшвырнул пленного на несколько дюймов. Сержант выстрелил из пистолета прямо ему в лицо. Голова пленного отскочила от земли, как брошенный сверху мяч, а затем упала в кровавую кашу из мозгов. Сержант повернулся к следующему пленному в очереди.
– Он пытался сбежать, – раздался голос возле меня.
– Он не может сбежать, он связан!
– Он дернулся. Он пытался сбежать.
Пленный быстро произнес несколько слов на вьетнамском, когда сержант встал возле него. Когда он ударил пленного по ногам, тот закрыл глаза. Пуля ударила его в голову.
– Это убийство! – прошипел я.
– Они отрезали сержанту Рокки член и запихали его ему в рот. И еще с пятью ребятами из его отряда поступили так же, – пояснили мне. – А перед этим они всю ночь медленно полосовали им кишки ножами. Если бы ты только слышал их крики… Они кричали всю ночь. К утру все были мертвы, с членами во рту вместо кляпов. Это не убийство, это правосудие.
Еще одна голова отскочила от земли. Я содрогнулся от ужаса.
– Мне приказали забрать пленных. Их должно быть двадцать один, – взмолился я.
– Ты их получишь, всех получишь. Просто они будут мертвы, вот и все.
Сержант продвигался вдоль ряда, останавливая пленных, которые пытались сбежать. Ряд солдат удлинялся, и сержант уходил все дальше. Его красное лицо светилось, а головы продолжали отскакивать от земли. Затем он поднял взгляд на меня.
События прошлого преследовали меня во снах.
Раненый вьетконговец лежал на носилках, один край держал медик, второй край был зацеплен за пол грузового отсека.
– Не думаю, что он рад нашей помощи. Мне кажется, он бы предпочел умереть, – произнес медик.
Вьетконговец пялился на меня. В его черных глазах читался упрек. На нем был только черный верх от пижамы, штанов не было, на бедре зияла распухшая, загнивающая рана, полученная несколько дней назад. Все это время он прятался в джунглях.
– Ногу уже не спасти, – произнес медик.
Солдат пялился на меня. Носилки заскрежетали о пол вертолета, когда медик стал заталкивать их внутрь. Бортмеханик подошел с другой стороны и потянул носилки на себя. Они задвинули носилки под сиденья пилотов. Пока они толкали и тянули носилки, раненый не сводил с меня глаз.
– Либо у этого засранца трипак, либо мы его возбуждаем, – пошутил бортмеханик.
Он указал на промежность раненого. Жидкость, похожая на сперму, капала с пениса и блестела на бедре. Я отвернулся, ощущая его ненависть, и чувствовал, как он уязвим. Я посмотрел в его черные горящие глаза, они глядели в ответ. Все действие замерло. Я подумал, что просыпаюсь. Но затем передо мной всплыл живой щит, который я видел в зоне «Пес».
Глаза заморгали, в их уголках собрались морщины. Старая женщина с черными зубами что-то мне сказала, а затем закричала. Звука не было. В своей сморщенной руке она сжимала гладкую ручонку ребенка. Она медленно продвигалась, словно шла под водой. Толпа вокруг нее беззвучно вдохнула, пошатнулась и рухнула вниз. Вдали застрекотал пулемет. Женщина медленно упала на землю, содрогнулась и умерла. Старуха продолжала что-то говорить. Я посмотрел на ее двигающиеся губы и понял, что она говорила:
