густой траве ценнейшее для момента оптическое стекло.
Нашарил.
Выдохнул воздух, перекрестился, отчего-то оглядываясь, потом развязал в левой поле камзола потайной карман и достал из него малый торбас с древней картой. Развернул карту, поднялся на ноги, огляделся.
Внизу, у костра, солдаты матерились, роясь в куче одежи, сваленной перед купанием, — искали свое носимое. Полоччио сделал несколько шагов вниз по склону, отодвинул рукой ветки кустов дикой смородины, пошарил глазами — где его сторонники.
Трое его приближенных сидели порознь. Гуря чертил на бумаге, Фогтов глядел на озеро, а Гербергов выкладывал из камешков что-то свое.
Вернувшись к камню, Полоччио развернул карту на земле, прилег к ней сам и положил золотого оленя на то место карты, где значилось озеро. Расклиненное копытце оленя указывало как раз на берег озера с возвышенностью, где и находился Джузеппе Полоччио. Торопиться сейчас не следовало. Начинаются проклятые тайны… Полоччио задержал дыхание и навел линзу от зрительной трубы на правое, раздвоенное копытце оленя, на то маленькое место на карте, что могло уместиться меж раздвоем копытца.
Про тайну древней карты, каковая, по словам ученого иезуита, ведавшего обучением Полоччио, была дьяволовой работы и состояла из многих пластов рисунка, ученому посланнику поведали в самые последние часы перед его отъездом из Рима на Берлин. И далее — на Курляндию и Петербург. Тогда, в тот час, Полоччио, вполне глубоко запрятавший свою сущность авантюрного Колонелло, острым глазом бывалого человека заприметил, что, говоря о карте уверенным голосом, его наставник лукавит — сам он той карты никогда не видел, и знание передает с чужих слов.
Полоччио поднес стекольную линзу к карте, как раз над золотой фигуркой оленя, рукой поколебал линзу, дабы получить чистое изображение, и вскрикнул.
Солдаты внизу бросили шутейную потасовку за обмундиры и похватали ружья. Гуря моментально вскочил на ноги. Подскочил и Фогтов. Только Гербергов поднялся с земли медленно, перевел дыхание и первый сообразил крикнуть:
— Ваше ученое степенство! Живы?
— Жив, жив… Сидите там! О камешек укололся! — донеслось сверху голосом Полоччио. — Все есть в полном порядке.
Даже флегматичный Фогтов заметил трещинку в голосе своего ученого начальника. Пожал плечами, оглянулся на Гурю и Гербергова. Те снова усаживались на землю. Фогтов еще прислушался, глядя вверх, на поросший лесом каменный язык, потом и сам послушно сел наземь.
Полоччио, ругаясь про себя за бабский подлый выкрик — нервы надобно лечить! — снова устроил линзу над нужным местом карты, убрав ненужного теперь золотого оленя в карман камзола. Закусил нижнюю губу…
Изображение, как первый раз, резко прыгнуло в глаза ученого посланника, сотворив в глазах резь. Ощутилось то, что первый раз испугало, — ученый посланник будто мигом поднялся высоко вверх над рисунком карты, дьявольски реальным. Опять потянуло сблевать. Полоччио сдержал порыв желудка, сморгнул, прищурил глаза. Изображение на карте вернулось от размыва в четкость видения. И первое, что заприметил слезящимся глазом Полоччио, — был валун. Только на карте то был не валун, то был совершенно круглый камень — шар.
Не понимая себя, Полоччио запихал карту обратно в малый торбас, завинтил на место линзу зрительной трубы. Потом, как был — стоящим на коленях, так и начал молитву: «Faterunser… »
Подложив под голову седло, Артем Владимирыч лежал ногами к костру, на котором Баальник варил для князя чай с травою, подсыпанной Вещуном. Вещун вдалеке, на опушке священной рощи Х’Ак-Асов, собрав возле себя солдат, рассказывал им праведную историю рыбохвостого мужика, высеченного барельетом на камне. Солдаты сидели тихо-тихо, только иногда шевелясь. Князь улыбнулся про себя, повернулся набок, чтобы достать и перечесть в какой уже раз письмо своей нареченной — Лизоньки, и взглядом попал в темный взгляд немого повара-франка.
Телохранитель Полоччио, по своему обыкновению, наводил лезвие кухонного ножа на мыльном камне и отчего-то пристально смотрел в лицо князя. Стоял он в пяти шагах от лежащего.
— Пошел прочь, мудак! — зло и для теплой еще души — бешено взревел Артем Владимирыч. — Сен Аксакал мен сагильген сыгиин хой!
Франкский повар, не понявший сорванной бешенством тюркской матерности, но уловивший интонацию, не меняя лица, повернул кухонный нож и пустил его в князя.
Два оборота совершил нож, летя в горло князя. Франк при полете ножа взгляда не увел и не изменил. Артем Владимирыч успел правой рукой ухватить нож за лезвие, провернуться туловом на земле и снизу с силой послать оружие обратно. Повар, которому нож вошел на вершок под правую пазуху, под поднятую руку, даже не дернулся. Не отрывая от князя взгляда, он ухватил нож за рукоять, выдернул, брызнув кровью на серую свою одежу, и в два шага очутился перед князем.
— Стой! — крикнул князь. — Стой! Егер!
Сзади повара уже очутился Егер, с поднятым для смертного удара кистенем.
Егер понял князя. Провернул оборот шипастого оружия так, что с хрустом подрубил правую ногу одуревшего франка. Немой повар вдруг хрипло выругался, очутившись на земле. Наступив на нож убийцы сапогом, Егер сунул ему в рот рукоятью кистеня. Заломил рукоять, кроша зубы и расшеперивая подлый рот. Во рту, полном крови, Егер увидел, что язык немого на самом деле откушен лишь по кончику, и говорить, скотина, сможет.
— Так я его возьму в работу, княже, — сказал Егер, — подмогайте, парни…
Солдаты, что сбежались к минутной замятие, подхватили оглушенного дикой болью франка и потащили в ближайшую ложбину.
— Ловко ты, княже, его уделал, — спокойно сказал Баальник, цедя через край котелка в кружку князя вскипевшее травное варево.
— Молодой пока, мышца не вялая, — больше сам себе, чем Баальнику, ответил князь и снова лег. До письма от Лизы опять событие не дозволило добраться. Сатаново отродье… Как Полоччио ел из рук этого злого беса? И, кстати, как воспримет ученый посланник смерть своего хлебодарца?
Баальник меж тем, поставив рядом с князем кружку взвара с острым запахом, отломил стебель дикого проса, аккуратно срезал его по краям, сунул в кружку один конец, а второй протянул князю. Артем Владимирыч стал потягивать крепкое варево через стебель, мерекуя, как же подать Полоччио явное смертоубийство франка. То, что смертоубийство будет — это Егер обеспечит явно. Из лощины, вон, доносятся его резкие слова и крики пытуемого слуги Полоччио. Может, подзадержать смерть? Где это носит проклятого авантюриста? Обед уже подошел…
— Кончился варнава, — сообщил князю Баальник, услыхав опытным ухом каторжанина долгий предсмертный стон пытуемого.
Князь выплюнул стебель, сел.
Матерясь, оттирая травой кровь с правой руки, подошел Егер.
— Ничего, скотина, не сказал. Крепко их воспитуют, злыдней иноземных! — сообщил князю Егер, присаживаясь
