За время работы адвокатом я участвовал в бесчисленном количестве дел. И вероятно даже, что нет других адвокатов, которые бы вели столько же трудовых споров и политических дел, сколько и я. И это не потому, что я особенный, а из-за того, что я оказался в таком месте и в такое время. Во время «великого всплеска рабочего движения» я поначалу вместе с Но Мухёном, а затем и один не мог не браться за многочисленные трудовые споры, возникавшие в Ульсане и Чханвоне – центрах рабочего движения. Если говорить о политических делах, то в основном они возникали в Сеуле, но в столице очень много адвокатов по правам человека, поэтому и дела можно было распределить. Однако в Пусане это было невозможно, поэтому вышло так, что я вел в разы больше таких дел, чем сеульские коллеги.
Строго говоря, термин «адвокат по правам человека» не является подходящим выражением, так как основная миссия всех адвокатов – защищать права человека. Это же прописано и в Законе об адвокатуре. Однако это было непростой задачей в суровых реалиях диктатуры. Неизбежно горстка адвокатов вынуждена была взяться и за эту работу, поэтому их стали называть адвокатами по правам человека.
Мир, в котором такой термин не нужен, – самый желанный. Но каким бы ни был термин, проведение защиты в трудовых спорах и политических делах было для меня поистине благодарным делом, потому что в те моменты, когда угнетенным людям была жизненно необходима поддержка адвокатов, я мог взять на себя эту роль. Кроме того, в тот период деятельность адвокатов по правам человека сама по себе являлась движением сопротивления диктатуре, своего рода движением за демократизацию, которое могли осуществить адвокаты. И я бы хотел сказать своим младшим коллегам, что адвокат – это именно тот, кто работает с таким настроем.
Одновременно с тем, как меня начали называть адвокатом по правам человека, мне естественным образом стали доверять большинство соответствующих дел. И это были не только дела о коллективных увольнениях, но и споры о нарушении «права на солнечный свет» большинства жителей, споры между жителями многоквартирных домов и случаи коллективного ущерба. Так как это были инциденты, которые ставили в трудное положение одновременно множество простых людей, чувства радости и морального вознаграждения, которые я испытывал, когда в тяжелой борьбе дело завершалось успешно, были ни с чем не сравнимы. Быть юристом – это чувствовать, что ты приносишь пользу.
То, что я оставил адвокатскую жизнь и пошел в Голубой дом, действительно было отклонением от системы координат моей жизни. И мне все время было некомфортно. Казалось, эта работа мне не подходит, будто я носил неподходящую одежду. Я жил с мыслью: «Я должен поскорее вернуться на свое место, вернуться к адвокатской деятельности». Тем не менее, покинув Голубой дом в середине срока, я не смог вновь приступить к работе адвокатом. Никто не запрещал мне этого делать. К тому же в то время адвокаты имели большое преимущество: они могли сразу устроиться в юридическую фирму.
Однако я полагал, что в период работы «Правительства участия» мне не стоит работать адвокатом. Это не значит, что все должны так поступать. Я считал, что из-за своей должности в Голубом доме лично я не должен заниматься адвокатской деятельностью или какой-либо другой работой, приносящей доход. Вот почему я поехал в Непал. За время работы «Правительства участия» я взялся только за одно дело – дело об импичменте президента Но Мухёна.
Когда срок «Правительства участия» закончился, я воскликнул: «Наконец-то свобода!» Я мог вернуться к адвокатской деятельности. Тем не менее я посчитал, что не стоит сразу же открывать свою адвокатскую контору. Это не было связано с особым почетом после отставки, который получают те, кто снял с себя после долгой службы мантию судьи или прокурора, но я полагал, что все равно могут возникнуть нежелательные последствия.
Даже после завершения работы «Правительства участия» я вернулся к адвокатской деятельности только через семь или восемь месяцев перерыва. Я пошел в ту же юридическую фирму, где работал изначально. Когда я вернулся к работе, то понял, что обеспокоенность традицией оказания особого почета за былые заслуги была лишь моей забавной выдумкой. Опыт работы на высокой должности в «Правительстве участия» никак не помогал мне в адвокатском деле, по крайней мере, при администрации Ли Мёнбака. Никакого особого почета не было, скорее, наоборот, казалось, отношение ко мне после отставки стало пренебрежительным.
Во всяком случае, теперь я вернулся на свое место. Конечно, все уже не так, как раньше. Прошли годы, это был довольно долгий перерыв. Не знаю, может быть, в адвокатских кругах я считаюсь уже человеком старой закалки. Раньше были люди, которые тянулись ко мне и считали меня хорошим собеседником и советчиком. Теперь же я чувствую, что это не так. И все равно у меня спокойно на душе. Отличием от прежних времен стало то, что одновременно с адвокатской деятельностью я занимаюсь фондом Но Мухёна. Я считаю, что мне очень повезло, что я работаю адвокатом, так как могу параллельно заниматься фондом.
Оглядываясь на пройденный путь
Кончина президента Но Мухёна и серьезный политический регресс правительства Ли Мёнбака дают гражданам новые темы для обсуждений и размышлений. Многие беспокоятся о будущем страны. У меня тоже есть серьезные опасения и предчувствие надвигающегося кризиса. Мы ведем различные серьезные дискуссии о том, куда же мы должны двигаться. Я думаю, это необходимо. Но мне горько от этого.
Но Мухён делал все возможное в период всего своего президентского срока. Можно допустить, что ему недоставало навыков или его суждения были слишком поспешными, но он всегда был самоотверженным и бескорыстным.
То же самое можно сказать и про меня лично. В самом начале у меня не было никакого опыта в области политики, я даже не знал, чем занимается Управление по гражданским делам. Но я пытался справляться с имеющейся ситуацией, работая усердно и бескорыстно. Такой позиции придерживались все, кто принадлежал к «Правительству участия».
Однако и мы, и президент Но Мухён покинули Голубой дом под возгласы осуждения в адрес «провального президента» и «провального правительства». Меня критиковали прогрессисты, будто я виновен в распаде всего их лагеря. Однажды в момент раскаяния я даже подумал: «Для чего же, в самом деле, мы так старались? Все напрасно».
В чем же была проблема? Чего же нам не хватало? Необходимо спокойно провести самоанализ и разобрать сыгранную партию*. И в результате мы должны вынести новые уроки. Мы должны извлечь уроки успеха и поражений с холодным сердцем, не поддаваясь эмоциям и внешнему влиянию. В противном случае десять лет демократического правления, включая пять лет работы «Правительства участия», действительно будут обесценены и станут «потерянными десятью годами». Такого не может быть.
Поэтому я настаиваю на разборе сыгранной партии пятилетнего срока работы «Правительства участия». Что касается разбора, то эта задача относится не только к тем, кто занимался государственным управлением. Я считаю, что мы должны делать это все вместе: вся оппозиция, лагерь гражданского общества, лагерь рабочего движения и даже лагерь прогрессистов и реформистов. И посредством выполнения этой работы мы должны достичь больших успехов и превозмочь неудачи президента Но Мухёна и «Правительства участия». Как ни печально, но, кажется, наше общество не замечает этой задачи.
