— Нет. Я… позвонил ему и сказал, где мы находимся. Это была договоренность. Он должен был забрать нас на последнем отрезке и высадить на участке рядом с домом Ребекки. От него, кстати, я и получил кемпинговое снаряжение.
— Ага. А машина, о которой ты поначалу говорил, что ее хотел одолжить нам твой друг…
Мариус слабо улыбнулся.
— Прости. Это… я выдумал. Чтобы… уговорить тебя… на мой план…
— И ты захотел вступить с Ребеккой в разговор. Но почему же ты тогда пытался скрыться на яхте?
— Я испугался.
— Испугался? Чего?
— …Себя. Прежде всего. Побоялся снова раскручивать всю эту историю. Мне хотелось только одного — уйти. У меня… появилось такое ощущение, что… я не справлюсь с тем, что собирался сделать. Слишком много картин… понимаешь? Слишком много всего, что вновь… всплыло…
Его речь становилась все более тягучей. У Инги вертелось на языке множество вопросов, но она поняла, что слишком сильно напрягала своего мужа. Может быть, они смогут пережить эту драму, и тогда у них будет бесконечно много времени, чтобы обо всем поговорить. Но не сейчас. Мариус тяжело ранен. Ему нужна вся его сила, чтобы остаться в живых.
— Попробуй заснуть, — попросила она, — ты мне позже все объяснишь.
— Я… очень устал.
— Я знаю. Просто закрой глаза. Сейчас важно только то, чтобы ты снова был здоров.
"Это действительно важно для меня, несмотря на все, что произошло. Я хочу, чтобы у него был второй шанс".
Инга рассматривала его лицо. Мариус закрыл глаза, веки его подергивались. Она знала каждую линию в его чертах; ее заполнило теплое чувство. Выражение этого лица вначале восхищало ее, позже раздражало, а потом, еще позже, вызывало у нее страх: это была юношеская, радостная беззаботность, которая с первого взгляда бросалась в глаза, но затем становилось ясно, что под этим кроются старая боль и глубокая ранимость. Мариус всегда носил маску. Он слишком много перенес, чтобы суметь выжить без маски.
Женщина нежно погладила прядку волос, свисавшую ему на лоб завитком. Мариус открыл глаза и взглянул на нее. Затем с большим трудом поднял руку и осторожно прикоснулся к опухшей коже вокруг глаза Инги. Она вздрогнула от боли при его прикосновении.
— Я сожалею об этом, — произнес ее муж. — Я очень сожалею…
— Не переживай из-за этого. Давай поспи. — Инга улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.
И именно в этот момент они услышали выстрел. Он громко и жестоко прорезал тишину жаркого прованского дня.
Оба с ужасом вздрогнули. Мариус попытался сесть, но тут же свалился обратно на пол.
— Черт побери, — хрипло прошептал он, — Кемпер застрелил Ребекку!
Инга дрожала всем телом.
— А сейчас он придет к нам? — Она сглотнула; ее рот, казалось, был заполнен огромным горячим комом ваты.
"Слишком поздно. Когда бы ни приехала полиция, будет уже поздно. Будет слишком поздно".
Женщина уставилась на дверь в ожидании шагов, которые в любой момент могли послышаться на лестнице.
Она ожидала момента, когда предстанет перед своим убийцей.
Но в доме царила тишина.
Понедельник, 2 августа
Теплый ветер веял с моря на скалы, которые были еще горячими от дневного солнца; его дуновения напоминали ласковые поглаживания. Красное зарево осветило горизонт на западе, но сумерки августовского вечера уже опустились на землю, а волны, шумевшие далеко внизу, в бухте, выглядели черными и загадочными. В траве и в листве деревьев перешептывались голоса. Скоро начнутся первые звездопады…
Ребекка Брандт сидела на плоском камне и казалась полностью погруженной в мысли. Но вот она услышала приближавшиеся легкие шаги и подняла голову. Подошла, прихрамывая, Инга — она немного волочила за собой пораненную ногу с толстой повязкой. Ее глаз все еще был припухшим, но она подкрасилась, и ей удалось хотя бы немного затушевать яркие синяки сине-зеленого цвета. Она снова походила на человека и больше не казалась истощенным призраком, как еще два дня назад.
"Да и я, — подумала Ребекка, — тогда больше походила на мертвеца, чем на живого человека".
— Присядь ко мне, — сказала она. — Как чувствует себя Мариус?
— Лучше. Я говорила с врачом; тот считает, что Мариус в конце недели сможет поехать домой. Пуля не задела жизненно важные органы, но он потерял очень много крови и чрезвычайно слаб. Он ведь еще и до этого был в плохом физическом состоянии.
— Но он все переживет. И это самое главное.
— Да. То, что он выживет, — это вне сомнений, — подтвердила Инга. Она села рядом с Ребеккой на камень и глубоко вдохнула соленый воздух. — Какой чудесный вечер… И какое чудо, что мы можем его видеть!
— Да. Это верно. — Ребекка прикоснулась ладонью к теплому камню. Все, что она ни делала, в том числе и это, несло в себе особенное очарование после тех ночей. Когда-нибудь это ощущение утратится, но в данный момент уже ничто не было само собой разумеющимся. И сама жизнь тоже.
— Что будет с Мариусом? — спросила она.
Инга помедлила с ответом.
— Это во многом зависит от нас. Заявим ли мы на него. Он незаконно забрался в дом. Он против воли держал нас в плену, он хотел насильно увезти тебя… тут много чего наберется.
"Как мало меня это волнует! — подумала Ребекка. — Нет ни ненависти, ни злобы — ничего. Собственно, только сочувствие к человеку, который очень много пережил и крики которого о помощи никто не услышал".
— Что касается меня, — произнесла она, — то я вообще не заинтересована в уголовном преследовании. Мариусу нужна помощь, а не судебное обвинение. Он не преступник.
Инга искоса взглянула на нее.
— Спасибо, — ответила она.
— Это именно то, что я чувствую, — добавила Ребекка.
Некоторое время обе женщины молчали. Красная полоса на небе сузилась — скоро она совсем погаснет, и наступит ночь. За их спиной, на другом конце сада, тепло светили огни дома. Того дома, в котором Ребекка уже вряд ли сможет когда-нибудь ощущать себя в безопасности — она, во всяком случае, была в этом совсем не уверена. Она никогда не забудет картину, что предстала перед ней, когда Максимилиан поднял свое оружие, сунул дуло себе в рот и выстрелил. Его голову разнесло, тело с громким стуком упало на пол и осталось лежать на ковре в скрюченной, вывернутой позе.
Ребекка кричала — ей казалось, что это был долгий, полный ужаса и муки крик. Но Инга потом сказала ей, что был слышен только выстрел, а затем полная тишина, так что крик мог звучать только в ее голове, он не вырвался наружу. После всех этих бесконечных речей и тирад, полных ненависти, сознание Максимилиана, видимо, в какой-то момент прояснилось, и он понял свою абсолютно гиблую ситуацию, всю безысходность своего положения, масштабы своих ошибок и заблуждений в жизни. Тогда он увидел только один выход: освободить себя. И последним, драматическим жестом сам казнил себя перед глазами той женщины, которую фанатично любил и ненавидел.
