— Я отвлёкся... — пробормотал он.
— Добрый Бог похож на своего отца, — как всегда в таких случаях, отметила госпожа Шесу. И, как всегда, при этих её словах придворные забеспокоились и уставились друг на друга.
— Прочтите прошение ещё раз, — приказал Тот.
Сгорая от унижения, он слушал, как глашатай завёл длинный пэан, восхвалявший достоинства благородного Сенмута.
— Посему, — заключил он наконец, — Амон указал Её Сиятельству как регенту при Добром Боге Мен-хепер-Ра воздать честь его служителю Сеймуту... Посему господин Сенмут будет управителем личных покоев, царской спальни и царской ванны отныне, навсегда и вовеки, пока не присоединится к Осирису в Земле Запада...
Тот откашлялся, чтобы очистить внезапно пересохшее горло.
Хатшепсут холодно обернулась к нему.
— Если Добрый Бог соизволил обратить внимание... согласен ли Мен-хепер-Ра, чтобы его регент повиновалась воле её отца Амона?
— Да, — сказал Тот.
Через пять минут, согласно сложному этикету Царских приёмов, наступил момент, когда ему надлежало встать и направиться к Окну Царских Появлений. Этим заканчивались сегодняшние церемонии. Стиснув зубы, он шёл посреди длинной комнаты, несчастный от того, что снова вызвал неудовольствие госпожи Шесу и заслужил её неодобрение. Как обычно, он остро сознавал оскорбительный факт, что Нефер, которая шла вместе с Хатшепсут на шаг позади него, была выше его более чем на полголовы. Он шёл, напряжённо выпрямившись, в надежде, что высокая корона скроет его малый рост, но очень хорошо знал, что это бесполезно. Без сомнения, придворные тоже считали его обыкновенным мальчишкой... Почему? Он не мог бы этого сказать.
Выйдя наконец из длинной комнаты, он быстро пересёк поперечный зал и подошёл к левому крылу короткой двойной лестницы, ведущей к Окну Царских Появлений, которое находилось точно в центре дворцового фасада. Когда ставни раскрылись, он увидел море голов, которое непрерывно увеличивалось по мере того, как к нему присоединялись придворные, непрерывно выходившие из дверей дворца. Посреди двора, скромно опустив глаза, одиноко стоял Сенмут.
— Пройди вперёд, Сенмут, управитель личных покоев, царской спальни и царской ванны, — пробормотал Тот.
— Говори громче, Тот! — прошипела Нефер. — Клянусь нежным именем Мут, никто не слышит того, что ты говоришь!
— Тогда пусть догадываются, — отбрил Тот. Он вовсе не Собирался говорить громче, опасаясь, что его голос сорвётся на досадный фальцет, как частенько случалось. — Сердцу Моего Величества приятно, — так же негромко продолжил он, — вознаградить твоё усердие золотом благосклонности.
Обернувшись, он сунул руку в шкатулку, которую держал стоявший на раз и навсегда определённом месте слуга, и принялся швырять золотые ожерелья, цепи и браслеты вниз, во двор. Из толпы раздались радостные вопли; Сенмут поймал первую безделушку, затем отошёл в сторону, а его слуги бросились вперёд, чтобы ловкими руками ловить дождь сокровищ и складывать в принесённые с собой корзины.
Неудивительно, что они так наловчились, подумал Тот. Его взгляд с ненавистью пробежал по стоявшей в спокойной позе высокой угловатой фигуре Сенмута с мощными плечами, высокомерной головой. Князь Сенмут, Первый раб Амона, воспитатель царевны — вот всё, чем он был пять лет назад. Теперь он был одним из царских министров, и у него было столько должностей, что другим не хватало. Распорядитель этого, надсмотрщик над тем... он, пожалуй, стал надсмотрщиком над самим регентством. Вот и сегодня к его должностям добавились звания управителя личных покоев, царской спальни и царской ванны.
Что, несомненно, означало — господина жизни и постели Сиятельнейшей Хатшепсут. Тайна наконец раскрылась.
Да, добавил про себя Тот, не осталось никого, кто не знал бы этого.
Он перевёл взгляд с Сенмута на Хатшепсут, уловил улыбки, которыми они обменялись, и уставился в пространство, почувствовав себя больным от чего-то, чему не мог бы дать определения, к чему не мог привыкнуть. Он не знал об этом до прошлого года. Каким же он был ребёнком — удивлялся, почему госпожа Шесу осыпает почестями этого человека, почему лишь один Сенмут не делает никаких ошибок, почему Нехси и другие с холодной почтительностью воспринимают его возрастающее влияние при дворе. Тот негодовал на это больше всех и непрерывно ссорился с защищающей его Нефер. Он серьёзно намеревался как можно скорее отстранить Сенмута от большей части его должностей. Ещё шесть недель. Пусть Первый раб продолжает управлять жизнью госпожи Шесу и разделять с ней ложе, если она этого хочет... но он не будет управлять Египтом.
Хатшепсут продолжала бросать последние ожерелья, когда Тот резко повернулся, сделал паузу, достаточную для того, чтобы рядом с ним образовался круг, и начал спускаться по лестнице.
«Конечно, — думал он, — я не стану позорить Сенмута, за ним останется несколько должностей... для пользы госпожи Шесу. Она не сможет ничего с этим поделать — если любит его. Это не значит, что она не любит меня. Я не ревнив, больно не из-за этого...»
Больно было не из-за того, что она любит Сенмута, но из-за открытия, что она никогда не любила его отца, Немощного, что на самом деле она ненавидела его. Тот не знал, когда к нему пришло понимание, но теперь он знал это, а все остальные, очевидно, знали всегда. И всякий раз, когда он думал об этом, в нём возникало странное приглушённое болезненное чувство.
«Я рассуждаю по-ребячьи, — думал он. — Ну и что из того, что она не любила моего отца? Разве я люблю Нефер? Нет, я не переношу её. Такое бывает, и ничьей вины в этом нет».
Он не мог вообразить, чтобы кто-нибудь мог полюбить Нефер — угловатую раздражительную Нефер, всегда поступающую так, будто она принизила себя своим замужеством, всегда заболевающую или выздоравливающую. С ней было невозможно разговаривать, а ещё хуже спать. Это было государственное бремя, которое он принял вместе с короной. Не важно, думал Тот. Если он жаждал женского общества, то в Покоях Красоты мог выбирать из дюжины. Но они годились лишь на то, чтобы удовлетворить его желание. Он не нуждался в обществе ни одной из них, ни с одной из них не мог говорить.
«Я могу говорить только с Майет», — подумал он и чуть заметно улыбнулся при мысли о важном личике Мериет-Ра, похожей на котёнка. Он всегда удивлялся, вспоминая, что Майет тоже была его женой. Может быть, когда-нибудь... Но пока что она была десятилетним ребёнком. Скорее всего она не могла понять волнений шестнадцатилетнего мужчины.
— Прошу прощения у Вашего Величества, я не хочу нарушать размышления Вашего Величества... но если Ваше Величество разрешит мне снять с Вашего чела богиню...
Тот обнаружил, что стоит посреди гостиной с жёлтыми стенами, окружённый служителями, ожидающими, когда он их отпустит. Старый Футайи, хранитель короны, смотрел на него с выражением кислого терпения; во всей его тощей фигуре читалось неодобрение.
Тот подошёл к алому кожаному креслу и уселся, хмурясь, чтобы скрыть румянец, который, как он чувствовал, залил его шею и щёки. Он знал, что они думали, все они. Он похож на своего отца, он очень похож на своего отца.
