— Отнюдь, скорее струсит хищник. Слишком крупным покажется ему живец. Не правдоподобно крупным.
— Действительно, милорд. Нам с полковником это будет сподручнее. Но вы, кажется, хотели дождаться возвращения вашей приятельницы?
— Терпеть не могу ожидание.
— Я тоже. Однако не мешало бы все же узнать, где сейчас Полина.
— В отеле, разумеется. Отсыпается после перелета. Где же еще ей теперь быть?
Лорд Джулин, как, впрочем, и всегда, был совершенно уверен в том, что говорил.
Фраза прозвучала веско и основательно.
Никто из присутствующих ни на секунду не усомнился в справедливости сказанного.
И совершенно напрасно.
Прошло совсем немного времени, и двое мужчин, те, что последними прибыли на борт яхты, покинули ее снова.
Путь их лежал строго в обратном направлении.
На северо-запад.
К развалинам Поенарского замка.
Неожиданное предложение
Они говорили еще очень долго. Время, отведенное ночи, истекало. Черный сумрак за окном медленно наполнялся густой сочной синью.
Разговор, однако, не был окончен.
И, надо сказать, это был странный, постоянно петляющий разговор.
Однако ж если вдруг оказался бы в то время поблизости внимательный сторонний наблюдатель, он непременно обнаружил бы в этой неровной, петляющей беседе некую закономерность.
О чем бы ни говорили собеседники — а говорили они этой ночью о многом, — через некоторый промежуток времени непременно возвращались все к одной и той же теме.
А вернее — персоне.
Но постороннего наблюдателя в ту пору не было подле них.
Разговор же снова — в который уж раз — незаметно и как бы сам собой вернулся к известному вопросу.
— Вы — профессионал в этой области, Полина, и потому вам наверняка покажется небезынтересным психологический портрет валашского господаря. Этой теме мой покойный босс посвятил отдельную монографию. Его взгляд проник, как мне кажется, достаточно глубоко, а выводы многое объясняют в поведении Влада. Оно, надо сказать, зачастую кажется загадочным. Люди не понимают природу его поступков, отсюда — так по крайней мере раньше казалось нам с боссом — всевозможные кривотолки и нелепые фантазии.
— Любопытно.
— Так вот, доктор Брасов полагал, что Влад Дракула не был садистом, как это представляют некоторые историки. Жестокость не была потребностью его души. И в то же время нельзя не признать, что зачастую он бывал неоправданно жесток. Неоправданно и демонстративно. Демонстративно. Сейчас будьте внимательны — поскольку это ключевое определение в теории доктора Брасрва. В соответствии с ней Влад Дракула вынужден был демонстрировать миру свою якобы непомерную жестокость исключительно для того, дабы устрашить возможных и вероятных врагов. Представьте себе: правитель крохотного государства со всех сторон был окружен противниками, тайными и явными. Османы прежде всего, разумеется. Огромная, почти непобедимая армия султана. Это раз. Венгры, почти откровенно претендующие на господство в провинциях, которые Влад считал своими. Прежде всего речь идет о Трансильвании. Это два. В самой Трансильвании — недовольные его политикой богатые саксонские купцы и ремесленники. Три. Валашские бояре. Его вассалы, не желавшие усиления власти сеньора. Четыре. Прибавьте сюда постоянное давление со стороны Ватикана — Влад долго и упорно не желал покидать лоно православной церкви. Пять. Друзья же, напротив, были малочисленны и непостоянны. Не слишком ли много для одного, пусть и очень храброго, рыцаря? Одиночество — едва ли не главная его проблема. Один вынужден был противостоять всем. В таких условиях оружие рыцаря должно было быть не просто надежным — изощренным. И он нашел такое оружие.
— Устрашение?
— Да. Запугать возможных врагов еще до того, как они нанесут удар. Ради этого он хотел и должен был стать ужасным. Запредельно ужасным, чтобы кровь стыла в жилах при одном только упоминании имени. И он достиг цели. В своей работе босс назвал его «поэтом террора».
— Стройная теория. И… послушайте, Кароль! Она не наводит вас на некоторые мысли применительно к нашим событиям?
— Не понимаю, о чем вы?
— Террор Дракулы, согласно теории вашего шефа, был демонстративным. И совершался во имя устрашения. Действительно, очень на то похоже. Перенесемся в наши дни. Те, кто задумал и осуществил серию жутких убийств сегодня — вдумайтесь! — разве они не действуют по той же схеме? Не просто уничтожить некоторых. Но запугать — всех.
— Запугать? Но… зачем же? Во имя чего такая жестокость?
— А во имя чего столь обильно проливал людскую кровь ваш герой?
— То есть как — во имя чего? Дабы защитить… Свою землю, свой народ, свои права…
— Иными словами — свои интересы, не так ли? Достойные интересы, не спорю.
— Возможно… То есть, наверное, можно сказать и так.
— Отлично. Теперь представьте, что некто постиг тайну изощренного оружия благородного рыцаря. Некто, чьи помыслы не столь чисты. Каково? Вы совершенно правы, называя жестокую политику Влада Третьего оружием. Но ведь оружие действует не только в руках героев, злодеи пользуются им с тем же успехом. Порой даже более успешно.
— Да… Да… Но — погодите! Каковы же интересы этих сегодняшних злодеев? Чего они добиваются, убивая одних и запугивая всех?
— Не знаю. Но думаю, ответ где-то рядом. Возможно, его следует искать на поенарских развалинах, а вероятнее всего — под ними.
— Нет!!!
— Почему же — нет? И так категорично…
— Потому… Потому что… Во-первых, поенарские развалины исследовались многократно…
— Вот как? А мне говорили, что до экспедиции доктора Эрхарда всерьез там практически никто не работал.
— Это не так. Коммунисты просто не слишком любили информировать общество о том, что творится в стране.
— Допустим. Отчего же тогда загадочный череп пролежал в земле так долго?
— Как вы не понимаете? Находки такого рода — всегда вопрос везения. И потом, у Эрхарда было самое современное оборудование…
— Везение оставим за скобками. Что же касается оборудования — принимаю. Но этот тезис работает на мою версию. Впервые пришли люди с серьезным оборудованием, и — пожалуйста! — сенсационная находка. Дове-дись им работать подольше — кто знает, что бы еще обнаружилось в подземельях замка? И потом…
— Что? Что — потом?
— Потом мне кажется, Кароль, что сейчас вы не совсем искрении. Что-то иное отталкивает вас от поенарских развалин.
— Да… Вы правы… Но это опять оно. То, чего вы упорно не желаете понимать. Или — принимать. Словом, теперь я боюсь Поенари. Очень боюсь. Даже простого упоминания. Теперь — после гибели экспедиции Эрхарда?
