— А что такое произошло в первые минуты?
— Шок, Стивен. Несколько секунд все были в шоке. Он ведь явился прямо из подземелья, да еще ночью, впотьмах, да еще в тот момент, когда у нас шел разговор о всякой чертовщине.
— Любопытно.
— Только на первый взгляд. Потом он все объяснил. Вполне убедительно. И вообще вел себя совершенно обычно. Ничего такого… Нет, ничего. Я по крайней мере не могу припомнить. Хотя теперь…
— Что такое, Костас?
— Ничего определенного, босс. Но, само собой, теперь я буду думать на эту тему… И мысли черт их знает куда могут повернуться.
— Да, теперь ваши воспоминания могут стать явно предвзятыми. Жаль, что нет Полины. Она большой специалист по части разных психологических коллизий.
— Надеюсь, она скоро к нам присоединиться. Но, господин Камаль, что же еще?
— Разве этого мало? Странно появился. Странно исчез. И наконец, странная аналогия, о которой мы уже говорили. Второй журналист в нашей истории, предпочитающий работать под псевдонимом.
— Три странности — действительно не одна странность. Но где он теперь?
— Это, пожалуй, четвертая странность. Немедленно после освобождения исчез. Причем достаточно искусно, мои люди пытались установить слежку, однако потеряли его почти сразу. Теперь уже не поймешь, то ли они оказались раззявами, то ли он — изощренным конспиратором.
— Действительно.
— Ты тоже так считаешь, Энтони? А мне, собственно, это кажется нормальным. Человек влип в историю, на некоторое время даже угодил за решетку. Имя его на разные лады наверняка трепали все, кому не лень. Вдобавок, возможно, ваши люди, господин Камаль, действительно работали не слишком аккуратно — оказавшись на свободе, он обнаружил за собой слежку. Желание сбежать куда подальше в такой ситуации возникнет едва ли не у каждого. У меня бы — возникло.
— Это профессиональное, Стив.
— Возможно. Но в целом я готов разделить ваши соображения. Три странности — действительно не одна… С этим не поспоришь. Ну а второй? Или вторая? Кто еще вызывает у вас подозрения?
— Кароль Батори.
— Это еще что за птица?
— Секретарь доктора Брасова. Ты не слишком внимательно читал архив своего друга, Энтони. Вся корреспонденция из Бухареста шла через руки этого человека.
— Вот как? Ни я, ни мои люди, как вы понимаете, ничего не знали об этом, однако Кароля Батори все же взяли на заметку.
— За что же?
— Ваш, сэр Энтони, покойный друг тому причиной. Дело, видите ли, заключается в том, что ни с кем больше в Румынии он не общался. Ни с одной живой душой. Кроме Кароля Батори. Тот не оставлял его ни на минуту, как прежде и доктора Брасова.
— Ваши люди, похоже, следили и за ним?
— За герцогом Текским? Разумеется. Он ведь прибыл в самое, можно сказать, пекло. Так вот, повторяю, Батори не отходил от него ни на шаг. В итоге — странная болезнь и скоропостижная смерть. Узнав об этом, я задумался… Если предположить, что болезнь и смерть герцога все же связаны с его пребыванием в Румынии, кто, как не этот молодой человек…
— Что же, по-вашему, он сделал, босс? Изобрел машину времени, проник в прошлое и каким-то дьявольским образом заразил далеких предков герцога порфирией?
— Опустим машину времени, далекое прошлое и предков.
— Что вы хотите сказать, Стив? Мальчишка-секретарь заразил самого герцога? Говорю же вам, это невозможно.
— Отложим дискуссию до возвращения Полины…
— Насколько я понял, ее специальность — психология? Если вас интересует мнение специалиста, нужен гематолог.
— Я бы назвал ее специалистом широкого профиля. Очень широкого. Однако с чем бы ни возвратилась Полина, нам не стоит расслабляться. Итак, этот Батори не отходил от Влада. Только и всего?
— Не только. До этого столь же плотно он опекал доктора Брасова.
— Но того убили «вампирским» способом. Кстати, в этом чертовом механизме нам еще предстоит разобраться.
— Механизм, на мой взгляд, не так уж важен. Разумеется, кто-то его изобрел — кто-то весьма хитроумный. А механизм в конечном итоге может оказаться очень простым. Какая разница? Куда важнее знать кто — а не как. Потому — продолжу. Вернее, отвечу на ваш вопрос, сэр Энтони. Относительно доктора Брасова. Он умер иначе, нежели ваш друг, это верно. Аналогию я усматриваю в другом. Тесная, постоянная опека обоих Каролем Батори — вот что меня настораживает. И еще вопрос: куда подевался преданный секретарь, он же практически и слуга, в ту ночь, когда погиб профессор Брасов? Заметьте, эта была совсем не обычная ночь. Полная луна, совпавшая с Вальпургиевой ночью, что случается не так уж часто. В такие ночи, по преданию, на ратушной площади Сигишоары сам Дракула, восстав из могилы, вершит свой суд. Что же выходит? Ученый, категорически отрицающий всякий мистицизм, именно этой ночью отправляется именно на эту площадь, а верноподданнейшему секретарю об этом ничего не известно?
— Что ж, это, безусловно, повод для размышлений. Однако, друзья мои, размышлять таким образом мы можем еще достаточно долго. Я же, откровенно говоря, предпочитаю действовать.
— Как именно?
— Кто-то из вас увлекается рыбной ловлей?
— О нет.
— Ты, Стив?
— Разве ты не знаешь, Тони? Ни охотой, ни рыбалкой…
— Ну а вы, Костас, морской волк, неужели…
— Не могу назвать себя страстным любителем, однако кое-что в этом деле соображаю. Вы собираетесь организовать рыбалку, милорд?
— Угадали, друг мой. Несколько своеобразную. Ловить будем «противную сторону». На живца. Все знают, что это такое?
— Полагаю, что да.
— Для этого вовсе не нужно быть рыболовом…
— Действительно. Тогда мой план должен быть вам ясен.
— Ты хочешь, чтобы кто-то из нас опасно приблизился ко «второй теме»?
— Верно, Стив. А поскольку книжных червей и борзописцев в нашей компании не наблюдается, приблизиться, очевидно, следует в самом прямом смысле.
— К чему же?
— Ну, это как раз ясно: все к тем же развалинам. Однако позволю напомнить: мы с Костатом только что оттуда. И — ничего. Не клюнуло.
— Значит, вы пробыли там недостаточно долго. Или информация о вашем пребывании не достигла нужных ушей. Словом, я абсолютно уверен: если посидеть там подольше — клюнет. Не может не клюнуть.
— Да, вероятность велика. Что ж, Костас, вы готовы совершить обратный путь?
— Ну почему сразу — Костас? Я вовсе не настаиваю, чтобы это снова были вы с Костасом, Стив.
— Знаешь, Тони, я не очень представляю тебя, равно как и господина аль Камаля, в образе живца.
