«Ты всегда был горгульей, ты попал в Ад еще до рождения».
Я спросил у Вики, что будет, если остаться на холме.
«Я попала в твой позвоночник не после аварии. Я всегда была здесь».
— Я думаю, — ответила Вики, — за тобой придет Марианн Энгел.
«Она за тобой не придет».
— Почему ты так думаешь?
Вики ответила:
— Иногда любовь переживает даже смерть.
«Как можно любить такого, как ты?»
Я посмотрел в прибой, в месиво камней…
«Прыгай».
«Может, Вики права. Может, это испытание моего терпения. Тебе конец. Марианн Энгел пришла ко мне в больницу, когда я больше всего в ней нуждался, и придет за мной теперь! Правильно?!»
«Но этот Ад даже не твой. Твой еще впереди». — «Ад — это личный выбор». — «А я думала, ты в Ад не веришь».
— Вики, — произнес я. — Я умер?
— Не знаю.
— А ты мертва?
— Нет, пока жду Тома.
«Только я тебя до конца понимаю».
Солнце сверкнуло в волнах. Весь океан распростерся передо мной.
«Тебе всегда хотелось думать, что мы разные…»
Я посмотрел вниз и (хотя я не умею объяснить, отчего так явно это почувствовал) понял, что нужно делать.
«…но ты не сможешь жить без меня».
Тело охватило спокойствие. Страх мой ушел из меня и вошел в змею. Потому что тварь догадалась: я принял решение, правильное для себя, плохое для нее.
«Ты и есть я».
Я обернулся к Вики и предложил:
— Передать от тебя привет Марианн Энгел?
— Да, пожалуйста.
«Это ошибка».
Ноги вытолкнули меня в воздух. Я подпрыгнул к солнцу и почувствовал, как змею что-то рвет из моего тела вниз. Я двигался вперед, а змея не могла. Она покинула меня сквозь задний проход (как раз подходящее для нее отверстие!) и плюхнулась вниз точно якорь с лодки.
Краткий миг невесомости; я парил между небом и морем…
«Как странно, — думал я, — как похоже на миг между сном и падением, когда все так нереально прекрасно и нет ничего осязаемого. Как будто реешь к завершению…»
Наступил восхитительный момент невесомости, я повис в самой верхней точке дуги… На один этот прекрасный миг я вообразил, что вечно буду плыть в небе!
Но, как всегда, тяготение победило. Меня потянуло прямо вниз, швырнуло, как нож со стола на пол, а внизу уже ждали пенные волны. Но даже падая, я чувствовал, что поступаю правильно. Я закрыл глаза и стал думать о Марианн Энгел.
Касание — и навстречу мне раскрылась прохладная пелена воды. Тело взрезало поверхность, и я ощутил, что возвращаюсь домой и вот-вот посмотрю, посмотрю…
Глава 30
…ю, вот-вот посмотрю… в глаза Марианн Энгел.
Я был завернут в компрессы из влажной ткани — унять жар. Опять лежал в ее постели, дома, а сама она гладила меня по щеке и говорила, что все закончилось. Я рассказал, что побывал в Аду. В ответ она заметила, что видок у меня вполне соответствующий, и напоила чаем. Я, кажется, уже сто лет ничего не пил.
— Сколько я уже?..
— Три дня, но ничего нет лучше пережитых страданий. Краткие трудности, а потом — радость! — Очень в духе Марианн Энгел.
— Давай сойдемся на том, что я не согласен.
Она поправила чашку в моей дрожащей руке.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как головня, исторгнутая из огня.
Она улыбнулась.
— Захария, глава третья, стих второй.
Я рассмотрел, что со мной: кожа сморщилась как прежде; лицо задубело; губы утончились, пальцев не хватало; колено онемело; волосы под мышками исчезли, а на голове остались лишь жалкие клочки.
По старой привычке я поднес руку к груди. Но на том месте, где должна была висеть монетка с ангелом, ничего не оказалось, хотя я не снимал кулон ни разу, с тех пор, как получил его от Марианн Энгел — четырнадцать месяцев назад.
— Монета свое отслужила, — проговорила она.
Я шарил в простынях, под кроватью — повсюду, но моего шнурка с монетой нигде не было. Наверное, Марианн Энгел сняла его, пока у меня была ломка. Я убеждал себя, что это всего-навсего странное совпадение, что ровно так и произошло, когда в галлюцинациях я передал монету Харону.
— Не волнуйся, — сказала Марианн Энгел. — Я дам тебе кулон еще лучше.
Я уже давно так хорошо себя не чувствовал, даже до аварии, а все потому, что мозг больше не был одурманен морфием и никакой дурманный сироп уже не тек по венам. Это не значит, что меня никогда не ломало и не тянуло к прежнему: конечно, тянуло, я слишком давно к этому привык, — но теперь ощущения изменились. Я мог обойтись без наркотика; я хотел обойтись без наркотика! С нетерпением ждал занятий с Саюри, и достигал все новых успехов на тренировках.
Но замечательнее всего было то, что змеиная тварь действительно исчезла.
Я мог теперь обслуживать сам себя, впервые после аварии, и Марианн Энгел вернулась к занятиям резьбой. Она опять принялась за старое и сразу возобновила нездоровый темп. Мне оставалось только вытряхивать за ней пепельницы и пытаться обуздать неумеренное потребление кофе. Я носил ей блюда с фруктами (но те превращались из закуски в натюрморты), а когда она доделывала статую и валилась на очередную глыбу камня, обтирал ее тело влажным полотенцем. Я поклялся: если она опять доведет себя до физического истощения, я сделаю что угодно — все, что угодно! — лишь бы это прекратить. Я дал клятву.
С девятнадцатого по двадцать первое февраля она извлекала из камня горгулью номер 16. Двадцать второго спала и впитывала; с двадцать третьего по двадцать пятое вытаскивала номер 15. День отдыхала, потом до первого числа марта работала над номером 14. Даже не будучи математиком, легко подсчитать, что так она перевалила за половину с оставшимися двадцатью семью сердцами; еще тринадцать, и все.
Еще тринадцать сердец до ее предполагаемой смерти.
Возобновившаяся работа сказалась, кажется, даже на Бугаце, которая утратила обычную прыгучую веселость.
Когда мы возвращались с ежедневных прогулок, собака заглатывала огромную миску еды и плелась дремать на моих ортопедических ботинках.
В начале марта мне предстояла рутинная проверка у доктора Эдвардс. Мы посмотрели результаты анализов, обсудили небольшую операцию, которая была назначена на конец месяца. Доктор была очень довольна.
— Вас выписали из больницы больше года назад, и все идет как нельзя лучше!
Я помалкивал насчет того, что ровно в эту самую минуту Марианн Энгел лежала распростертая на камне и готовилась к очередной работе. К ней уже взывал счастливый номер 13.
