— Включил бы телевизор и жил в том же самом нигде, в котором и без того живут миллиарды людей, — ответил я. — Или создал бы собственную реальность. Или уехал. По-моему, куда более страшно не жить, а умереть здесь.
— А вот и банк, — сообщила Хейли.
Мы проехали мимо желто-коричневой кирпичной коробки со стеклянными окнами, подстриженной лужайкой, стоянкой, где вспыхивали электронные часы, показывая 2.37.
— Диллинджеру бы этот банк понравился, — сказал я. — Затемненные окна, легко сматываться.
Мы последовали по обсаженной деревьями дороге до тупика, где в дальнем конце мощеной парковки стоял угнанный «вольво». За припаркованной машиной тьма мрачной завесой скрывала горизонт, по которому катились черно-синие волны. Передняя пассажирская дверца «вольво» открылась, и из машины, кутаясь в бушлат, вышел Джон Ланг, что-то на ходу отвечая сидящим в «вольво» ребятам, захлопнул дверцу и протрусил несколько шагов, показывая, чтобы я припарковал «кэдди» в другом конце белого светового конуса, выхватываемого фонарем.
Пока Кэри опускала стекло, я заглушил мотор.
Ланг наклонился ко мне:
— Приятно поразмяться.
И распахнул дверцу перед Кэри.
Она, а вслед за ней я выбрались из машины.
Хейли вывела Эрика и поставила его рядом с Лангом. Я прошел к скошенному багажнику белого чудища, чтобы присоединиться к ним с другой стороны машины. Пахло холодной водой, ночным ароматом весенних деревьев, мусором со свалки, дымом шутихи.
— Как Зейн? — спросила Кэри Ланга.
— Погоди, сама узнаешь.
Стоя рядом с Кэри, Ланг обратился ко мне:
— Вик, Зейн считает, что, пока нам здесь необходимо официальное присутствие, мне следует взять руководство.
— Валяй, — согласился я. Кэри пристально посмотрела на «вольво», и было в ее взгляде что-то такое, что мне захотелось отвести взгляд в сторону, на перекатывающиеся волны. — Будешь за главного.
Пока я обходил белый «кэдди», Ланг сказал:
— Эрик, Вик говорит, что я теперь за главного, так что выполняй мои приказы. Прижми к себе Хейли, чтобы она не могла убежать, выстрелить или взять руководство.
Что? Я резко обернулся и увидел, как Эрик притиснул Хейли к себе.
Бах-щелк! Кэри, судорожно дернувшись, падает на разбитый асфальт, как…
Что-то жгуче-колючее впивается в мою левую щеку, и я выдергиваю… дротик.
Ланг стоял, наведя на меня чудовищно длинный черный палец.
Пистолет! Стреляй… Правой рукой я выхватил «глок» из кобуры, но он выпал из моих внезапно онемевших пальцев, колени подогнулись, как резиновые, меня повело из стороны в сторону, пространство и время безвольно провисли, но Ланг… Ланг был всего в шести футах, и я выбросил левую руку, все еще пытаясь схватить-ударить-отразить…
Увлекаемый собственной инерцией, я не устоял на ногах и успел заметить только черные тучи звезды все кружится кружится голова, — потом тяжело рухнул на спину, голова подпрыгнула, ударившись о камни, и переместилась в конус безжалостного белого света.
Спина, я лежу на спине. Глаза видят. Вращаются в орбитах. Челюсть отвисла, рот открыт. Струйка слюны на щеке. Надо вытереть… Мои ладони, руки, ноги — весь я словно приклеен к асфальту стоянки.
Бах-щелк! Совсем близко.
Я слышу голос Ланга:
— Два выстрела, пожалуй, достаточно для Кэри. Как думаешь, Эрик? Нет, не отвечай. Эти умоляющие нотки в твоем голосе раздражают меня. Крепче держи Хейли, хотя пистолет у нее я уже отобрал. Как сказал Вик, она больше не начальник. Теперь начальник я.
Мои ноги безжизненны. Руки какие-то не свои.
Шаги, удаляющиеся по асфальту. Я скосил глаза.
Кэри лежала, вытянувшись рядом со мной. Ее трясло, как в беззвучном эпилептическом припадке.
Я слышу, как открывается дверца «вольво». Бах-щелк!
Что-то волокут по асфальту. Смутные очертания сгорбившегося Ланга. Под действием силы тяготения что-то тяжелое упало рядом со мной в расколотую тьму. Шаги удаляются.
Я слышу, как открывается дверца «вольво». Бах-щелк!
Еще что-то тянут по асфальту. «Черт!» — голос Ланга. Мне удалось повернуть голову. Ланг свалил Рассела в ярде от моей раскрытой ладони. Рассел пропах дымом от гранаты, которую Ланг швырнул в припаркованный «вольво». Теперь он сгреб в бушлат добычу, извлеченную из «кэдди»: бронежилет, одну из гранат, ружье с дротиками, полицейский автомат, из которого он «бабахнул» по Расселу и Зейну, а потом по Кэри. Для верности Ланг выстрелил в каждого по второму разу.
Внезапно он замаячил надо мной. Серебристые волосы блестели в конусе света.
Он наклоняется… садится, садится на мои чресла… тяжело, тяжело дышать, я не могу…
Лицо Джона Ланга. Мужественное, худощавое лицо человека под шестьдесят. Обрамленное темным воротником бушлата. Он смотрит вниз, на мою отвисшую челюсть. Я перестаю чувствовать его вес. Он становится на четвереньки. Вглядывается в меня. Лицо к лицу.
Ближе. Его лицо становится все ближе… я не могу шевельнуться, не могу… Он что — собирается меня поцеловать?
Вампир. Еще ближе, будто он…
Но вот он отвернулся. Отвел взгляд влево, повернул голову, но продолжает наклоняться все ближе и ближе…
Его ухо прилипает к моему лбу.
54
И я понял.
Ланг тяжело припал ухом к моему лбу, словно желая расплющить мой череп о камни.
— Не слышу никаких голосов в твоей голове, — сказал мне Ланг, снова становясь на четвереньки и вглядываясь в меня, парализованного, как ягуар в свою добычу. — Это что — хор или голос лектора? Они говорят размеренными фразами? Или кричат? Или это скорее вроде… мерцающего в тебе всеобъемлющего знания?
Струйка слюны стекла по моей щеке.
Оттуда, где стоял белый «кэдди», Хейли, которую Эрик все еще тесно прижимал к себе, крикнула что есть силы:
— Чего ты хочешь?
Ланг встал, повернулся к ней:
— А чего хочет каждый из нас?
Эрик всхлипнул. Еще теснее сжал Хейли. Повинуясь команде нашего начальника.
Мизинец, мой левый мизинец дернулся.
— Ты хочешь убить меня, — сказал Ланг Хейли. — Да тише ты, не дергайся так, а то Эрик уже и так пламенеет.
— Е… еще… два… два…
— Хочешь что-то добавить, Виктор? — Ланг посмотрел на часы. — Да, еще примерно двадцать пять минут до того, как ты придешь в форму, но это вовсе не означает, что ты должен просто так валяться, не принося никакой пользы. Внеси свой вклад.
— П… си…
— Псих? Ты это пытаешься сказать? — Ланг пожал плечами. — Обычное слово — не хуже и не лучше других. Хотя стоит лишь назвать вещь, как ты ограничиваешь свое понимание. Конечно, понимание — громко сказано. Давай лучше обратимся к вопросу «почему?». Ты только пойми… ух ты!
