бритая макушка девушки казалась голубоватым воздушным шариком.
Аглая мягко положила руку на ее тонкое запястье, звенящее множеством браслетов.
– Thank you very much!
Девушка улыбнулась, и Аглая заметила, какие у нее грустные и ясные глаза. Наверное, они могли бы стать подругами.
Шагнув на тротуар, Аглая оказалась подхваченной разномастной толпой прохожих и послушно пошла вслед за общим потоком, которой вел ее вверх по извилистой улочке, в конце которой маячили белые купола громады собора. Лучи подсветки брали купол в перекрестье, обливая его серебром из света и тени.
Пахло кофе и свежей выпечкой. Двигаясь на этот манящий запах, как собака, она оказалась перед лавочкой буланжери, где под красным тентом в корзинах и на блюдах лежали золотистые булочные россыпи.
О Боже, может ли что-то быть лучше, чем свежая булка в руке и парижская брусчатка под ногами? Приземистые – не выше пяти этажей – дома создавали ощущение гармонии и уюта. Фасады некоторых домов были отделаны бугристым ракушечником, похожим на срез каменной пены. Почти у каждого подъезда стояли горшки с цветами, которые никто не сшибал ногами и не засыпал окурками. На одном из домов прямо к стенам были прибиты глиняные горшки и тарелки. Крошечные кафе перемежались с магазинчиками и секс-шопами, выдержанными в тошнотворно-розовой гамме. Подстелив картон вдоль длинной каменной изгороди, сладко похрапывала замызганная толстуха в кружевной юбке. На нее никто не обращал внимания.
Хотя русская речь слышалась отовсюду, это был город чужих людей, случайно оказавшихся в одном месте в одно и то же время. Но всеобщее веселье оказывалось заразительным, и Аглае тоже стало весело и беспечно.
Захотев пить, она припала к веселой струйке воды питьевого фонтанчика у ног Трех граций из позеленевшей меди. На ручках постамента кто-то повесил замочек с надписью: «Маша + Руслан».
В мечтах о бесплатном туалете она дошла до перекрестка с самой настоящей мельницей, внутри которой был устроен бутик дорогой одежды. Деревянные лопасти мельницы здорово смотрелись на фоне низких белых построек и наверняка помогли тьме художников, ловивших в Париже свою музу.
По мере продвижения в глубь квартала народу становилось все больше и больше. Люди смеялись, гомонили, заполоняли кафе и по-простому сидели на асфальте, беспечно вытянув ноги, как на пляже. Отвоевывая у пешеходов дорогу, сквозь толпу медленно пробирались редкие такси. Прямо на проезжей части два негра запускали в небо светящиеся парашютики. Взмыв вверх, парашютики некоторое время неподвижно висели в воздухе, а потом с тихим свистом начинали оседать на землю.
Чтобы завязать шнурок кроссовки, Аглая присела на край тротуара и вдруг увидела под подошвой скомканную коричневатую купюру в двести евро. Работая у Евгения Борисовича, она насмотрелась на валюту не хуже кассирши в обменнике и могла точно указать достоинство по фактуре и цвету. Двести евро! Целое состояние!
Дыхание на миг сбилось от волнения. Аглая посмотрела по сторонам, но хозяин купюры не обнаруживался. Такая огромная сумма денег решала ее проблемы на сто процентов. Удивительно, что клочок бумажки может заключать в себе еду, ночлег и средство передвижения.
Стиснув купюру в кулаке, она некоторое время посидела, обхватив руками колени. Минуты тянулись как часы, но когда стало ясно, что за деньгами никто не придет, Аглая глубоко вздохнула, словно только что получила глоток воздуха.
* * *
Филипп отодрал от стены пласт обоев, и со старой газеты на него глянул глаз Гитлера, похожий на свинцовую дробинку. Фотография фюрера была надорвана по линии носа, поэтому гитлеровские усики обнаружились почти у самого пола.
Тетя Варя купила дом в начале семидесятых и мансардой не пользовалась, значит, ремонт здесь делали вскоре после войны. Много лет комната оставалась заброшенной и выполняла функции кладовки для всякой всячины, вроде старой мебели, которой и пользоваться неудобно, и выбросить жалко.
Филипп оперся о высокую жардиньерку и оценил наклон внешней стены. В нишу органично впишется широкий диван. А рядом прекрасно встанет наклонная подставка для ноутбука и низкий столик.
Он собрался привести в порядок чердачное помещение благодаря выпавшему выходному по случаю рождения очередного наследника арабского шейха. За те пару месяцев, что Филипп работал в особняке шейха, это был уже четвертый свободный день. В принципе, работа Филиппа не привязывалась к определенному графику, но дел всегда набиралось на круглые сутки, включая праздники и уикенды.
Забинтованные пальцы болели так, словно были порезаны не стеклом в шале месье Бернара, а отпилены ржавой пилой с редкими зубьями. Стараясь не обращать внимания на боль, Филипп поднял шпатель и начисто отскоблил портрет бесноватого. Вот так живешь и не знаешь, чьи тени скрывает старый дом.
Бабушка Таня передавала семейный рассказ, что кто-то из знакомых, уходя на Первую мировую войну, замуровал в петербургской квартире бутылку шампанского. Представив восторг и изумление нашедшего, Филипп улыбнулся. Бабуля так мечтала вернуться в Петербург, но вот не успела. Шпатель в руках Филиппа дошел до угла и сковырнул кусок штукатурки, обрушив на пол маленький и пыльный камнепад.
– Баста, хочу кофе, – сказал Филипп коту Мураками, который надзирал за ремонтом через распахнутую дверь, – я честно заслужил передышку.
С котом он говорил исключительно по-русски, при этом мысли тоже автоматически переключались с французского на русский. Мураками лениво задрал хвост и двинул вниз, слегка тормозя на матовом стекле ступеней.
В любую погоду Филипп пил дневной кофе на балконе. Летом ему нравилось наблюдать за игрой листьев старой вишни в миниатюрном садике, а зимой он заворачивался в плед и смотрел, как по сизому небу ползут серые облака. Обычно к полудню облака набухали солнечными лучами, отчего начинали матово светиться изнутри, словно были готовы прорваться и брызнуть на землю.
Когда Филипп устроился на балконе, время подходило к двенадцати часам. Солнце поднималось все выше, высветляя красные бусинки вишен в темно-зеленой листве. За оградой по улице медленно шла рыжеволосая девушка и смотрела на номера домов. Сосед напротив исступленно щелкал ножницами над зеленой изгородью своего садика.
Филипп подумал, что будет оригинально выдержать мансарду в сине-зеленых тонах моря.
Например, синяя мебель и зеленый ковер. Хотя лучше наоборот: зеленая мебель и синее пятно ковра, как озерцо. Или как лужа?
Отхлебнув пару глотков, Филипп размотал повязку с руки и осторожно пошевелил отекшими пальцами. Кожа вокруг пореза воспалилась, и рана еще кровоточила.
Жаль, что не удалось сразу дезинфицировать рану: он несколько раз мотался от месье Бернара в супермаркет и обратно, а потом помогал устроить беженцев на ночлег. Под горестные стоны месье Бернара люди улеглись там же, в шале, покрыв телами всю поверхность пола. Женщин
