Книга Межесвет - Юлия Федорченко

На низком парапете, между двумя зубьями крепостной стены, сидела девушка с длинной белой косой. Она глядела вслед трем удаляющимся фигуркам, пока они не скрылись из виду, а затем обзавелась крыльями и взмыла в небеса, никем не замеченная.

Интермедия. Чудесное воскрешение

Ничто не нарушало тишину, кроме его жалобных всхлипов. Он не мог больше кричать, горло саднило, в груди образовалась опаленная дыра. Здесь никого не осталось, только мертвые. И он сам был уже мертв, лишь измученное сердце зачем-то продолжало гнать по венам кровь. В дверь осторожно постучали, и он открыл ее, думая, что смерть наконец-то явилась за его душой.

На пороге возникла тонкая женская фигура, облаченная в темное платье с высоким воротником. При виде старика, сгорбившегося до самого пола, она опустилась на колени и взяла его ладони в свои. Его взгляд прояснился от слез, и он решил, что бредит; но этот бред был желанным.

— Что случилось, папа? Почему ты плачешь?

Под плотной тканью платья ее грудь стягивали ровные стежки.

— Дейдре, — прошептал он. — Я думал, что потерял тебя.

— Нет, нет, — ласково произнесла она, обнимая его за шею. — Я ни за что не брошу тебя. — Ее рот приоткрылся, обнажая клыки столь белые и сверкающие, точно они были выточены из алмазов. — Отныне мы будем вместе, вместе навсегда.

Глава 33

(Шадрен)

Говорят, было время, когда Мигдал-Эль висел так низко, что можно было коснуться рукой его остроконечных башен или войти в него, всего лишь приставив длинную лестницу, а сдерживающие его цепи волочились по земле. Говорят, что когда-то его двери были широко открыты для гостей, и Богиня радушно приветствовала каждого, кто осмеливался нанести Ей визит. Ходили слухи, что замок обладал собственной волей… Но никто не рассказывал такого, что Мигдал-Эль, как полагается каждому уважающему себя зданию, стоял не на воздухе, а на земле. Божественный архитектор, приложивший руку к этому чуду света, был либо пьян, либо безумен. Замок был перевернут, и обитающие в нем создания вели перевернутую жизнь. Для них солнце всходило на западе, время текло вспять, а ходили они, вероятно, задом наперед, будто озорные дети.

Ни с кем из них Морта не хотела столкнуться лицом к лицу. Для нее не составляло большого труда висеть вверх тормашками, став такой же опрокинутой, как и Мигдал-Эль. На первый взгляд, беспокоиться было не о чем. Живоглот не пропускал Ману, закрыв горлышко мерзкой белесой пленкой, и вылиться обратно антиплоть не могла. Тревоги парки были направлены на другое: Морта знала истинное имя Богини, а такое знание опасно, оно делает тебя мишенью, хочешь ты того или нет.

Прошло несколько минут. Карающая длань не озарила небо вспышкой и не сразила девочку молнией, а вероятность нежелательной встречи увеличивалась с каждой секундой. Морта вынырнула из облака, на какое-то время ставшего ей надежным укрытием, и подлетела к ряду ступеней, ведущим к большим двустворчатым дверям из кованого железа. Цепи покачивались у нее над головой, иногда соприкасаясь и отдаваясь гулким звоном, точно храмовые колокола. Обсидиановые стены, глубинно-черные и гладкие, вовсю играли с ее воображением: они то преломляли свет, как грани кристалла, то становились темными зеркалами, в которых она видела себя и окружающий мир. Ее двойник и отражения облаков за спиной несколько отличались от оригиналов, но поначалу это мог заметить лишь внимательный глаз и пытливый разум. Затем небо в зеркале вдруг наливалось чернотой, вынашивая в себе бурю, цветные одежды девочки серели, как и ее лицо, а со лба и щек начинала медленно слезать кожа, обнажая что-то ужасное, хищное, отвратительное, как само первобытное зло. Морта отворачивалась, зажмуривалась и в ужасе ощупывала лицо, убеждаясь в нереальности этих видений, а когда ее взгляд опять падал на замок, его стены были черными и пустыми, словно очи тьмы. Тень замка тесно переплеталась с ее тенью, и Мигдал-Эль пользовался этим, чтобы запустить свои пальцы в ее сознание.

Морта отбросила все сомнения прочь и решительно ступила на лестницу. Мир стремительно перевернулся с ног на голову, вызвав легкое головокружение, какое-то время раскачивался перед глазами, а потом опять застыл. Девочка стояла на земле, и ее тянуло к земле, как и должно, и Мана больше не натягивала пленку на горлышке сосуда. Морта взошла по ступенькам, неловко поклонилась странному луноликому существу на двери, обладавшему только лицом и копной вьющихся волос, и поставила живоглота в угол у самого входа. Она ведь не должна передать сосуд из рук в руки? При этой мысли по ее телу пробежала дрожь. Несколько локонов толщиной в детское запястье потянулись к сосуду, обвили его блестящими кольцами и по-хозяйски придвинули к себе. Морта предпочла не вмешиваться в естественный ход вещей и собиралась с чувством выполненного долга сойти вниз по ступенькам, когда услышала шорохи по ту сторону двери. Как только она скользнула за одну из тонких башен и прижалась спиной к холодной стене, дверь распахнулась абсолютно бесшумно, и только струя воздуха сообщила ей о том, что замок открыт.

Зашелестело платье, и Морта, чье любопытство одержало верх над страхом, выглянула из-за угла. Ее сердце неистово колотилось в груди. Она оставила на пороге сосуд с Маной, как мальчик-посыльный оставляет соседям кувшин молока, за который было уплачено ранее. Все верно: каждая капля Маны принадлежала Богине. Но что Она будет с ней делать?

Богиня не имела себе равных. Ее облик ослеплял, заставлял преклонять голову. Она обладала лицом и фигурой прекрасной девушки, но в ней не было ничего от человека: создание из материи настолько тонкой, что ее нельзя окинуть взглядом, такой прекрасной, что захватывало дух, такой царственной, что колени бессмертных подгибались сами собой. Не будь Морта паркой, это зрелище выжгло бы ей глаза.

Богиня без каких-либо усилий подняла живоглота и содрала пленку. Поднесла горлышко ко рту. Морта содрогнулась и прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Божественное горло производило глотательные движения. Она пила Ману так, словно это была вода.

Насытившись, Богиня положила на землю сосуд и промокнула рот рукавом. На ее красивых губах не было ожогов, антиплоть не разъела ткань ее платья, а сосуд был совершенно пуст. Живоглот утратил форму и был похож на сдутый мяч. Он не дергался и издавал никаких звуков, будто скончался.

Морта дождалась, пока Богиня скроется за дверью, а потом расправила крылья и нырнула в облака, искренне надеясь, что увиденное быстро сотрется из ее памяти.