Книга Межесвет - Юлия Федорченко

— Зачем он тебе?

— Я буду его растить.

Вряд ли из Лиандри могла выйти хорошая мать. Кольм тяжело сглотнул и тронул ульцескора за рукав. Тот не отреагировал. Он завладел ее взглядом, ища в нем признаки человечности. Возможно, Лиандри заморозила людей уже мертвыми. Да, так могло быть. С минуту он убеждал в этом себя.

— Отдай мне его, Ланн. — Ведьма приподнялась, и снег, из которого состояло ее платье, начал осыпаться, как штукатурка. — Он мне нужен.

Он покачал головой.

— Уходи отсюда. Совет пришлет экзалторов. Бледные Воды ближе всего к Грани, и причину катастрофы будут искать именно здесь. Тебя не пощадят. Уходи, Лири.

Лиандри подождала, пока он договорит.

— Они уже здесь, — сказал она. — Я видела их у болот.

Несмотря на то, что Ланн относился к экзалторам с неприязнью, это известие его обрадовало. Гильдия больше не была ему другом, но, по крайней мере, они были на одной стороне. Касательно Лиандри он был ни в чем не уверен — с первого момента их встречи.

— Иди в Альдолис. У тебя будет шанс на новую жизнь. — Он не любил лгать, но иногда приходилось. Слабо верилось в то, что для нее найдется место в темном городе. — Может, тебе там будет лучше. — Хладнокровие изменило ему, и Ланн добавил, уже тише: — Может, и не будет. Но ребенка ты взять не можешь. И я тебе его не отдам.

— Нет? — спокойно переспросила она.

— Нет, — подтвердил Ланн.

Лиандри медленно поднялась со своего ледяного трона. Ульцескор почуял неладное, и не он один: Кольм бросился к лебедке, спотыкаясь и падая, но ему недостало сил, чтобы повернуть колесо. Пол под ногами содрогнулся, протяжно загудел камень, первая трещина поползла по ножке кресла и расколола надвое ледяную розу на его подлокотнике. А затем на них обрушилась лавина звука: светильники взрывались, выпуская в воздух порции ядовитого газа, гобелены осыпались со стен кучками снега, филигранная мебель распадалась на кривые ледышки. Статуи с человеческими лицами падали, оставаясь целыми, словно разрушение было над ними не властно или боги, обладающие неограниченной силой, пощадили их. Поднялась настоящая метель, неистовый ветер мешал идти, яростно жалил и швырял снег.

Ланн оказался не в силах противостоять бурану: ветер сбил его с ног. Ульцескор спрятал ребенка под плащ и полз на четвереньках, одной рукой прижимая его к себе. Острые обломки летели в лицо, и Ланн втянул голову в плечи и зажмурился, чтобы уберечь глаза. Динь всхлипывал, его маленькое сердечко бешено колотилось. Наверное, за всю жизнь малыш не натерпелся столько страху, как в эту ночь.

Кольм был в относительной безопасности, скорчившись у стены рядом с лебедкой. Лишь он видел Снежную Ведьму, раскинувшую руки в стороны и сотрясавшуюся от приступов истерического смеха. По ее щекам текли слезы, мгновенно превращаясь в замерзшие ручейки, и мальчик не мог понять, она радуется или печалится. Ее состояние Кольм определил как полное, безвозвратное сумасшествие, и, вероятно, так оно и было. Получив отказ, Лиандри собиралась похоронить их заживо под слоем льда, вместе с собой. Он очень ярко представил разверстую пасть могилы, в которую сбросят их почерневшие тела.

Кольм издал дикий, истошный вопль. Ветер резво подхватил этот крик и вплел в свое завывание. В рот набились комья снега и ледяные осколки, один из которых разрезал мальчику щеку. Ощущение крови и ее медный привкус привели его в чувство. Он яростно потер глаза и вгляделся в окружающий хаос. В завихрениях метели Ланна было почти не видно: струи воздуха яростно били ульцескора в спину, и он то и дело припадал к земле, чуть заваливаясь на левый бок, так как боялся придавить малыша.

Меховая накидка примерзла к стене, и паж с ожесточением содрал ее с себя, оставшись в рубашке и бриджах. Стужа без промедления заключила его в свои морозные объятья. В первый момент Кольму почудилось, что воздух, который он только что жадно схватил ртом, нисколько не прогрелся, и его легкие затвердели от холода. Он опять взглянул на ульцескора, заметенную снегом фигурку в самой сердцевине белого ада, и накатывающая паника отступила. Чем Кольм может ему помочь? Что он вообще может сделать? В поле его зрения попала лебедка, и он бросился к ней, ни о чем не думая, судорожно счистил с механизма налипший снег. С минуту Кольм пыхтел и напрягал все мышцы, чтобы совершить один-единственный поворот, но безуспешно: колесо намертво сковал лед. Мальчик заплакал от досады и не смог закрыть лицо, ибо его руки прилипли к металлу. Он сорвал кожу на ладонях, до крови искусав губы, слезы застыли на его щеках. Вынув рубашку из брюк и подставив голый живот метели, Кольм обернул руки тканью и вновь принялся за дело. Силы покидали его, не постепенно, а какими-то рывками, будто кто-то раз за разом вгонял в его тело нож. Колесо не сдвинулось ни на мил. Кольм не был особенно верующим, но сейчас молился, уже не про себя, а вслух, взывал к богу или богам, обладающих достаточным могуществом, чтобы вытащить его из этой передряги. Ни один человек не сумел бы повернуть это колесо, не с помощью грубой силы. Снежная колдунья обрушила на них неистовство стихии, как будто одной беды было недостаточно, и им суждено было замерзнуть насмерть, быть погребенными меж этих стен. Кольм не хотел умирать. И когда осознание близящейся гибели стрелой ворвалось в его разум, круша надежды на своем пути, лебедка вдруг завертелась под его одеревеневшими ладонями. Она пошла так легко, словно препятствие, сдерживающее ее до этого момента, просто исчезло.

С этой стороны не было теневого заслона. Там, за воротами, полыхал свет столь яркий, что выжигал сетчатку. Вместе со светом ворвалось тепло. Обычная прохлада поздней осени ощущалась как летняя жара, и она безо всяких усилий разогнала стужу, как слепящая зарница рассекает ночной кошмар с наступлением дня. Лед плавился, пятясь к своей королеве, подальше от солнца, снежинки таяли, не достигая земли. Кольм вышел навстречу небу и солнцу, и слезы бежали по его лицу. Несмотря на изодранные руки, на ноющие мышцы и обморожение, он чувствовал себя счастливым. И свободным.

Ульцескор проследовал за Кольмом, уже на двух ногах. Он опустил на землю Диня: малыш был жив-здоров. Что-то рухнуло за его спиной, тяжело и шумно, вздымая пыль, но Ланн