шею. Девушка просто влюбилась в этот переливающийся синий камень, потому еще вчера снова надела украшение, хотя еще поутру почти не могла спокойно смотреть на него. Сегодня же, едва встав с постели, Даша вновь надела кулон, подобрав к нему простое белое платье с еле заметным цветочным узором. И в течение утра то и дело подходила к напольному зеркалу и любовалась тем, как насыщенный цвет камня подчеркивает синеву ее глаз, придавая ее лицу сияние.
Дверь уже начала сотрясаться. Аня, сделав жест рукой Даше не двигаться, повернула ключ в замке и, открыв дверь, распахнула ее и вышла к Теплову в коридор. Как и накануне, Илья чуть попятился и недовольно взглянул на Аню.
— Вы что-то хотели, Илья Григорьевич? — спросила горничная, затворяя за собой дверь.
— Мне надо с Дарьей Сергеевной поговорить.
— Она еще не одета, барин, — сказала уклончиво Аня. — Вы бы зашли попозже.
— Мне сейчас надобно, отойди! — приказал, уже заводясь, молодой человек и нахмурился.
— Не гневайтесь только, Илья Григорьевич… но барышня не желает с вами говорить, — быстро выпалила она правду, уже без уверток.
Сжав челюсти и окончательно разозлившись, он прорычал:
— Уйди с дороги, нахалка!
Он неучтиво схватил Аню за плечо, желая отодвинуть ее с дороги, но та вдруг дико заголосила:
— Илья Григорьевич, барышня неодета! Не дело это видеть ее в таком виде!
Она начала упираться руками, встав в проходе и не давая сдвинуть себя с места. Теплов побелел от ярости, ощущая, что готов выкинуть что-нибудь гадкое, и уже сжал кулак, намереваясь поставить раз и навсегда эту наглую Аньку на место.
— Ильюша, что здесь происходит? — вдруг раздался в коридоре голос Марьи Ивановны.
Резко обернувшись на приближающиеся шаги матери, молодой человек поджал губы и побледнел еще сильнее.
— Илья Григорьевич хочет поговорить с Дарьей Сергеевной, а она неодета. И никак не хочет попозже зайти! — выпалила Аня и просяще посмотрела на Теплову. Марья Ивановна перевела укоризненный взор на высокую фигуру сына и заметила:
— Аня права, не дело это. Ты бы, Илюша, в гостиной лучше подождал, когда она спустится.
Сжав кулак до боли, он ощутил. что ему не хватает воздуха. Они что, все сговорились? И делают это специально? Только бы он не смог приблизиться к Даше?
— Матушка, я знаю, что Анька врет! А Дарья прекрасно все слышит и, видимо, намеренно решила позлить меня! — пророкотал Илья так громко, чтобы Даша тоже все услышала из-за полуоткрытой двери.
— Ильюша! — воскликнула Марья Ивановна. — Зачем ты так?! Ступай вниз. Я поговорю, с Дашенькой. Она скоро спустится, обещаю, и поговорит с тобой.
Илья вдруг ощутил, что ведет себя до крайности глупо. И все три женщины наверняка в душе уже смеются над ним. Оттого он глухо выдохнул и зло процедил матери:
— Не надо говорить ни с кем. Как-нибудь переживу!
Он вихрем развернулся и направился стремительным широким шагом к лестнице.
Когда Марья Ивановна спустя четверть часа покинула спальню девушки, Даша облегченно вздохнула и устало опустилась на кресло. Она так и не призналась тетушке во всем, хотя и очень хотела, но побоялась расстраивать ее.
— Как я устала притворяться, Анюта, — пролепетала Даша, устало прикрыв глаза.
На улице раздался шумный цокот лошадиных копыт. Аня, уже запрев дверь на ключ, быстро приблизилась к окну и отодвинула занавесь, оглядывая снежный двор.
— Илья Григорьевич, поскакали куда-то верхом, — заметила горничная, когда топот копыт стих, и добавила: — Как бешеный помчался, едва Луку на задавил.
— Знаешь, Анюта, мне жаль его, — вдруг тихо сказала Даша, гладя пальчиками выпуклый теплый синий камень, украшающий ее шейку.
Аня повернулась к хозяйке и пораженно спросила:
— Его жаль?
— Да, — вздохнула тяжело девушка. — Мне сегодня отчего-то очень жалко его.
— Вашего братца-злодея жалко? — выпалила горничная, сверкая на девушку глазами.
— Не говори так, не злодей он…
— Как же! Вас иссильничал и не злодей? Еще какой пакостник! Демон!
— Что ты, Анюта! — опешила Даша и покачала головой. — Мне кажется, что он сам запутался и не знает, что творит.
— Дарья Сергеевна, голубушка, да вы еще его и оправдываете? Вот новость! Все он прекрасно знает, что творит. И сейчас, видимо, новую гадость какую относительно вас думает! Вижу я по взгляду его ненормальному. Неужели вы не понимаете, что погубит он вас?!
— Чувствую, страдает он, — заметила девушка и прикрыла глаза. Ее сознание вызвало перед ее взором силуэт Ильи. Высокий, поджарый и притягательный в зеленом мундире и шляпе с меховой опушкой.
— Дарья Сергеевна, да вы что?! — воскликнула Аня и, наклонившись к хозяйке, схватила ее за запястья и чуть потрясла. Та открыла глаза и уставилась затуманенным взором на горничную. — Он же брат вам! Как же вы можете оправдывать то, что он с вами сделал? Грех это!
— Анюта, я вчера на исповеди все попу рассказала. А он мне в ответ, что греха в поведении Ильи не видит. Сказал, что жертвует братец много на церковь и что он богоугодный христианин.
— Как же, скажут эти попы другое. Им бы деньги из людей выманивать, да и только. Вы меня послушайте. Суд-то людской знаете какой строгий?! Узнает кто, что блудил с вами братец-то ваш, да еще и до свадьбы, вмиг имя ваше в осуждении будет. Потом вовек не отмоетесь. Сами же сказали, что замуж хотите. А Илья Григорьевич никогда не сможет жениться на вас. Развратит вас да бросит, как вещь ненужную. Ему-то что? Он мужчина, да еще и с достатком большим, с него спрос другой. Многие за него замуж пойдут да глаза на прошлое закроют. А на вас-то горемычной кто потом женится, если вся столица будет склонять ваше имя в содомском грехе?
— Ох, — пролепетала горестно Даша и опять закрыла глаза. — Как ты все же права, Анюта. Я что-то так запуталась. Вроде знаю, как надобно делать, а как подумаю о нем, так в жар бросает, а сердце сильно стучит и словно пытается понять его.
— Нечего понимать его, барышня. Вы гоните его прочь от себя, пока есть силы, — сказала наставительно горничная. — И вообще, лучше бы вам уехать куда-нибудь.
— Куда же?
— Да хоть в деревню.
— Но Марья Ивановна туда только весной поедет, что же
