А. Гингера «Преданность» (Париж, 1925), писал: «Для молодой русской поэзии характерен стыд скорбничества, противоборство пессимизму. У Гингера это именно стыд — ложный, его утверждение жизни наигранно и отвлеченно. Сильнее всего его стихи, где он капитулирует перед жизнью. В поэзии Кнута, не избегающего подчас и печальных мотивов, жизнь неизбежно везде торжествует» (Своими путями, 1926, № 12–13, с. 70).
39
Характеризуя положение литературных дел в эмигрантском Париже, он писал в самом конце 1925 г. в Ленинград поэту М. А. Фроману: «Здесь довольно много молодых и не совсем молодых поэтов, но значительных дарований не вижу. Лучше других — Давид <так в тексте> Кнут, пишущий довольно иногда любопытные стихи в очень еврейском духе» (В. Ф. Ходасевич. Ibid. Т. 4, с. 496).
40
См.: Джон Малмстад. Переписка В. Ф. Ходасевича с А. В. Бахрахом. IN: Новое литературное обозрение, 1993, № 2.
41
См., напр., в письме Ходасевича М. Вишняку, одной из главных фигур в журнале «Современные записки» (от 24 ноября 1925 г.): «Посылаю стихи Д. Кнута. На Вашем месте я бы их напечатал. Один отрывок я давно уже поместил в „Днях“. Поместил бы и эти — но они связаны, их надо печатать вместе все три…» (цит. по: В. Ф. Ходасевич. Ibid. Т. 4, с. 690. — Выделено Ходасевичем). Речь, судя по всему, идет о поэме «Ковчег», первая главка которой напечатана в газ. «Дни» (за 4 октября 1925 г.), где Ходасевич вел поэтический отдел. Эта поэма в «Современных записках» не появлялась (позднее Ходасевич опубликовал в тех же «Днях» за 22 августа 1926 г. две другие ее главки), зато в № 29 этого журнала за 1926 г. Кнут был представлен двучастным циклом «Тишина». В другом письме, редактору журнала «Благонамеренный» Д. Шаховскому (от 26 января 1926 г.), Ходасевич писал: «У меня возникло к Вам довольно серьезное дело. Кроме того, Вы забыли у меня стихи Кнута. Поэтому с особой настойчивостью напоминаю, что в воскресенье Вы обещали побывать у меня. Время — безразлично» (Архиепископ Иоанн Шаховской. Биография юности. Установление единства. Париж, 1977, с. 187).
42
Современные записки, 1925, кн. 24, с. 442–443 (рецензия подписана псевдонимом Ивелич). В следующей, 25, книжке журнала были напечатаны два ее собственных стихотворения.
43
Воля России, 1926, № 1. Автор вовсе не раздавал молодым поэтам незаслуженных авансов, более того, многие его оценки были, как кажется, чересчур и незаслуженно суровыми, однако к лирическому голосу Кнута он отнесся в целом благосклонно. Более категоричен был И. Бунин в рецензии на пражский журнал «Своими путями», в котором, среди других молодых имен, появился Кнут с IV-й главкой поэмы «Ковчег» (Своими путями, 1926, № 12/13): «Случайно просмотрел последний номер пражского журнала „Своими Путями“. Плохие пути, горестный уровень! Правда, имена, за исключением Ремизова, все не громкие: Болецкис, Кротков, Рафальский, Спинадель, Туринцев, Гингер, Кнут, Луцкий, Терапиано, Газданов, Долинский, Еленев, Тидеман, Эфрон, и т. д. Правда, все это люди, идущие путями „новой“ русской культуры, — недаром употребляют они большевицкую орфографию. Но для кого же необязателен хотя бы минимум вкуса, здравого смысла, знания русского языка?» (Возрождение, 1926, № 415, 22 июля).
44
См. кн.: В. Варшавский. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956.
45
См. в письме Д. П. Святополка-Мирского к Д. А. Шаховскому (от 22.3.26 г.): «Так как ни знал ни имени, ни адреса Д. Кнута, очень прошу Вас или сообщить мне таковые, или сказать ему, что я очень благодарен ему и тронут присылкой его книги» (Архиепископ Иоанн Шаховской. Ibid., с. 210).
46
Сдержанно-позитивную реакцию 3. Гиппиус вызвало кнутовское стихотворение «Любовь», опубликованное в журнале «Новый дом» (1926, № 1); 11 января 1926 г. она писала Н. Берберовой: «Кнут совсем недурен, насколько лучше здесь, чем в С<овременных> 3<аписках>!» (имеется в виду двучастный цикл «Тишина», см. прим. 41). И даже оговорка, сделанная в заключении письма, не отменяла ее в целом благосклонного тона: «Во имя правды, должна прибавить, что Д. С. <Мережковский> торжественности Кнута переварить как-то не может и „критикует“. Что меня касается, хотя это стихи не моего романа, объективно я их признаю, несколько протестуя против „гармонического“ покоя. Впрочем, мало ли какую „критику“ можно развести во всех деталях!» (Зинаида Гиппиус. Письма к Берберовой и Ходасевичу, с. 11, 12). Десятилетие спустя, З. Гиппиус в своем шутливом стихотворении «Стихотворный вечер в ‘Зеленой лампе’, или ‘Всем сестрам по серьгам’» о Кнуте в частности писала: «Словно отрок древне-еврейский, Заплакал стихом библейским И плачет и плачет Кнут…» (цит. по: Темира Пахмус. «Зеленая лампа» в Париже. IN: Литературное обозрение, 1996, № 2, с. 71). Об известности этих строк свидетельствует, между прочим, факт их цитирования в рецензии израильского литератора И. Тверского на книгу Кнута «Избранные стихи», появившуюся в газете «Гапоэль гацаир»
— «Молодой рабочий» за 22 марта 1955 г. (приведена в русском переводе с иврита в т.2).
47
Об этом см. в его письмах к Р. С. Чеквер от 3 февраля и 10 мая 1946 IN: Ruth Rischin. Ibid., p. 382, 388; ср. в письме Кнута к Е. Киршнер от 18 апреля 1940: «Книги своей не готовлю. Очень неподходящее время. Никто не подпишется (не до этого)».
48
Намек на стихотворение Кнута «Я, Довид-Ари бен Меир» — «…Рожденный у подножья Иваноса, В краю обильном скудной мамалыги…»
49
З. А. Шаховская. Ibid., с. 149–150.
50
Российский литературоведческий журнал, 1994, № 5–6.
51
Числа, 1932, № 6, с. 251. В этой же информации Ю. Терапиано сообщалось о коллективном вечере «Перекрестка», на котором среди других с чтением стихов выступал и Кнут (с. 252).
52
Еврейская газ. «Рассвет» следующим образом информировала своих читателей об этом вечере: «Парижское „Объединение русских писателей и поэтов“ устроило на днях вечер, посвященный недавно вышедшему сборнику стихов Довида Кнута („Парижские ночи“). Выступили с оценкой — весьма сочувственной, Зинаида Гиппиус, произнесшая интересную по искренности и непосредственности речь, Ю. Терапиано, <Юрий> Мандельштам и др. молодые поэты. Некоторые нашли, что в поэзии Кнута звучит „христианский“ мотив; г. Федоров <опечатка: философ Георгий Федотов> увидел в молодом поэте „израильтянина“. Евреем же в полном смысле признал Кнута Д. С. Мережковский, чье слово, изумительное по богатству образов, глубине мысли и пророческой напряженности (речь шла о русских в изгнании, „о реках вавилонских“) произвело на всех большое впечатление» (Рассвет, 1932, № 20, 15 мая, с. 11). З. Гиппиус по крайней мере еще
