а потом пошел и утоп. В другое время я бы не имел ничего против, только не теперь. Его же мучеником будут считать, будут говорить, что он принял смерть за правое дело. Общественное мнение начнет ему сочувствовать, а потом и этому самозваному королю.
— А по-моему, Роутс получил то, чего заслуживал, — безучастно ответила Мойра. — Пусть это будет предостережением для всех, кто сунется в дела, которые их не касаются.
Уорингу показалось, что температура в комнате резко упала. Что она знает об убийстве Дональда Роутса? Впрочем, какая разница? Даже если она замешана, ему-то что за дело? Не желает он знать подробности.
— Расслабьтесь, господин президент, — проворковала она. Соскользнув с кровати, она крепко обняла Уоринга, прижимаясь к нему всем телом. В тот же миг волна желания накатила и захлестнула его с головой. Он хотел ее, и слишком устал, чтобы отказываться от того, что ему предлагали.
— Тебе не надо ни о чем беспокоиться. Доверься мне, дорогой. Доверься своей Мойре.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава 40
— Хорошо, что ты приехал, — сказал Джеймс, пока черный «Ягуар» медленно пробирался через пробки. — Но, может, тебе лучше не ввязываться?
— Верно, — кивнул Кэл. — Мы бы и сами справились.
Эмрис вернулся из Гластонбери рано утром, и с тех пор выглядел молчаливым и задумчивым. Он сидел на переднем сиденье, словно большая нахохлившаяся птица. На слова Джеймса он полуобернулся и посмотрел на тех, кто сидел позади.
— Мы не можем недооценивать врага. Это риск.
— Какого еще врага? — спросил Кэл. — И вообще, где вы были прошлой ночью?
Эмрис ничего не ответил и снова отвернулся к лобовому стеклу.
— Это как-то связано с Дональдом, верно? — спросила Дженни. После того, как до них дошла весть о гибели лорда Роутса, она и Кэл прилетели в Лондон, чтобы при необходимости помочь и утешить Кэролайн и Изабель, а теперь собирались поддерживать Джеймса.
— Его гибель не случайна, — тихо сказал Эмрис. Он внимательно рассматривал машины, медленно тащившиеся в одном направлении с ними. — Можете не сомневаться.
— Значит, убийство? — Джеймс помолчал, ожидая подтверждения, не дождался и сказал: — Послушай, если ты не собираешься ничего рассказывать…
— Что тут рассказывать? — с неожиданным ожесточением спросил Эмрис. — Против нас сражаются могучие силы — державы, княжества, правители этого темного мира, которые хотят навсегда уничтожить суверенитет Британии. — Он снова повернулся к заднему сидению, и друзья увидели, что Истинный Бард взволнован и расстроен. — Прошлой ночью я пытался нейтрализовать их главного исполнителя… — Он сделал паузу, его лицо снова приняло отстраненное выражение. — Только Богу известно, насколько мне это удалось.
— Мы говорим о человеке или о каком-нибудь призраке вроде баньши? — спросил Кэл.
— Ты напрасно иронизируешь. Это потому, что ты просто не знаешь, — проворчал Эмрис. — Не имеешь ни малейшего представления о том, о чем говоришь.
— Так объясни, — упрямо проговорил Кэл. — Я хочу знать.
Эмрис смотрел в окно.
— Мы с ней — пережитки давно забытого времени, — нехотя произнес он.
Разговор прервал Рис, объявивший:
— Мы почти на месте, сэр. И, похоже, тут будет жарко.
— Не знаю, — засомневался Джеймс, завидев толпу людей. Они явно дожидались его приезда. — Может, это и не самая лучшая идея была…
— Не смей сомневаться! — воскликнула Дженни. — Сегодня весь мир узнает, что ты за человек.
— Молись, чтобы так оно и случилось, — мрачно пробормотал Эмрис.
«Ораторский уголок» в Гайд-парке, где обычно собирались маргиналы, стремящиеся поведать миру о своих прозрениях, на этот раз явно перекрыл свою обычную норму посещения. Сегодня здесь толпились не десятки, а тысячи людей. Похоже, король собрал очень большую аудиторию слушателей, ждавших начала его выступления.
Толпа продолжала стекаться к Мраморной арке. [Мраморная арка — триумфальная арка возле «Ораторского уголка» в Гайд-парке, в конце Оксфорд-стрит в Лондоне. Воздвигнута в 1828 году архитектором Джоном Нэшем. Прототипом послужила знаменитая триумфальная арка Константина в Риме. Установлена рядом с местом, где раньше находилась знаменитая виселица Тайберн, место публичных казней.].
— Почему бы и нет? — вслух подумал Джеймс.
Стоял прекрасный зимний день: мягкий и солнечный. Люди сотнями подходили к месту, предназначенному для выступлений. Что бы ни случилось, думал Джеймс, недостатка в слушателях не будет. Ну что же, хоть на короля посмотрят.
«Ягуар» остановился перед полицейским оцеплением, и Рис выпрыгнул, чтобы открыть дверь королю.
— Кто не рискует, тот шампанское не пьет, — вздохнул Джеймс.
— Именно! — Дженни поцеловала его на удачу, и он выбрался из машины навстречу своей аудитории, явно успевшей поделиться на две части.
Полиция, предвидя скопление народа, установила вдоль тротуара барьеры; Джеймс видел синие мундиры, разбросанные среди толпы, но отметил, что полиции не так уж много. Телевизионщики, журналисты и фотокорреспонденты ждали в конце небольшого прохода, образованного секциями барьеров. Джеймса встретили двое полицейских, отдали честь и проводили к официальной «говорильне» — небольшому помосту площадью не более метра, по традиции напоминавшему ящик из-под мыла.
Джеймса встретили криками и аплодисментами. Многие из тех, кто выстроился вдоль оцепления, принесли плакаты. Быстро окинув взглядом толпу, Джеймс понял, что его сторонников здесь примерно столько же, сколько и противников. Среди толпы присутствовали активисты Комитета за спасение монархии. Эти люди определенно решили, что даже погруженный в скандалы Морской Дом, как некоторые называли Британию, лучше, чем отсутствие дома вообще. Но среди аплодисментов то и дело раздавались крики «Долой короля».
Над головами толпы колыхались связки воздушных шаров, а воздух пропитал запах жареных каштанов. Что бы ни происходило, а предприимчивые люди всегда помнили о возможности немножко заработать.
Шагая между двух дюжих полицейских, Джеймс чувствовал себя осужденным, идущим на виселицу. Это чувство усилилось, когда он подошел к невысокому ящику. Люди свистели и улюлюкали. Судя по враждебности на их лицах, Джеймс, как минимум, должен был ограбить банк, пристрелив пару посетителей. Так могли бы встретить растлителя малолетних или опасного извращенца. Глядя на эти искаженные ненавистью лица, он подумал, что в сердцах и умах людей происходит некий неведомый процесс, который они, не отдавая себе отчет, считали самым важным на свете. Еще несколько дней назад они и знать не знали ни о каком короле, думать
