что подобные суждения не лишены недостатков; зачастую нет иного выбора, кроме как выбирать. Это происходит, когда нет возможности, так сказать, двигаться прямо и нужно повернуть, вправо или влево. Какие-то агенты сравнивают варианты, и порой случается так, что единственный способ действий состоит в использовании «валюты». Далее различные агенты могут обратиться к любым доступным количественным величинам, химическим, электрическим или прочим. Валютой может служить всякое вещество или количество ограниченной доступности. Однако, выдвигая гипотезу о принципах работы таких систем, мы должны следить за тем, чтобы не перепутать сами величины с их функциями, например не убедить себя, что некие лекарства всегда «стимулируют» или «угнетают», а определенные пищевые продукты по своей природе являются более «естественными» или более «здоровыми», чем остальные. Большинство свойств валюты суть условности, а не «врожденные» качества.
В любом случае мы не должны считать, что качество или характер мыслительного процесса напрямую зависит от характера обстоятельств, которые его вызывают. Не существует качества «сладости», присущего сахару, который представляет собой простое химическое вещество. Это качество сладости, по сути, есть валюта для ряда агентов, которые связаны с датчиками, выявляющими присутствие сахара. Эти агенты эволюционировали таким образом потому, что всякий раз, когда мы испытываем голод, вкус сахара осознается как «признак успеха» – просто вследствие того, что сахар снабжает организм энергией, легко добывается и обычно указывает на наличие других источников пропитания. Точно так же многие агенты разума оказывают влияние друг на друга, контролируя количество химических веществ, подобно тому, как многие человеческие коллективы используют для контактов конфеты, монеты или мешки с солью – или банкноты с их нематериальными обязательствами.
28.4. Разум и материя
Для нас совершенно естественно считать, что мы должны испытывать боль от раны или голод в отсутствие еды. Эти ощущения кажутся нам неотъемлемыми от данных обстоятельств. Тогда почему автомобиль не чувствует боль от проколотой шины и не ощущает голод, когда в бензобаке мало топлива? Ответ заключается в том, что боль и голод не являются неотделимыми качествами обстоятельств; их нужно «сконструировать». Физические обстоятельства сами по себе не активируют соответствующие ментальные состояния; сигналы должны быть опосредованы сложными сетями агентов, которым для этого потребовались миллионы лет эволюции. У нас нет понимания работы этого механизма. Прикосновение к коже побуждает думать, что ощущает именно кожа, поскольку мы не знаем, как происходит обмен информацией между кожей и мозгом.
Чтобы требовать утоления, голод должен привлекать какого-то агента, который поставит в приоритет цель поиска пропитания. Но если такие сигналы не будут поступать до мгновения, когда наши запасы «топлива» полностью иссякнут, реагировать на них станет уже поздно. Вот почему чувства голода или усталости не равнозначны подлинному голоду и подлинному изнеможению. Чтобы служить полезными «предупредительными знаками», ощущения наподобие боли и голода должны не просто репрезентировать опасные для организма условия, а позволять предвидеть их и предупреждать нас заблаговременно, до нанесения критического урона.
Но что насчет депрессии и разочарования, которые мы испытываем от скучной работы или от столкновения с проблемами, которые не удается решить? Эти ощущения схожи с ощущением физической усталости, но за ними не скрывается подлинное истощение сил, ибо они обыкновенно адаптируются к изменениям контекста, интересов и графиков дел. Тем не менее указанное сходство видится неслучайным, поскольку, вероятно, эти ощущения возникают вследствие того, что наши высокоуровневые мозговые центры используют в данном случае связи, посредством которых в давние времена наш организм предупреждал о нехватке «топлива». В общем-то, если рассудить, непроизводительное использование времени практически равноценно расходу накопленной немалыми усилиями энергии!
Теперь что касается случаев, когда какой-то человек выходит за пределы «типовой», как принято считать, выносливости, силы или терпимости к боли. Людям нравится верить, что такие случаи являются примерами торжества силы воли над физическими законами, управляющими реальным миром. Но способность человека терпеть обстоятельства, которые трудно назвать приемлемыми, вовсе не указывает на какие-то сверхъестественные умения. Ощущения боли, депрессии, изнеможения и разочарования суть продукты нашей умственной деятельности, причем призванные предупреждать нас об опасности прежде, чем мы достигнем предела, и нам не нужно некое невиданное могущество, чтобы разум восторжествовал над материей. Речь здесь исключительно о выборе и перераспределении приоритетов.
Так или иначе, боль – и все, что «ощущается» – больше зависит, как мне кажется, от культуры, чем от биологии. Спросите об этом любого, кто бегает марафон, – или поинтересуйтесь у амазонок[47].
28.5. Разум и мир
Мы живем одновременно в нескольких «сферах» бытия. Первая из них – это обыденный физический мир вещей, «объектов», существующих в пространстве и времени. Объекты подчиняются простым законам. Когда какой-либо объект перемещается или изменяется, мы можем зафиксировать данный факт благодаря другим объектам, которые на него воздействовали, а также принять во внимание силу тяжести или ветер. Еще мы обитаем в социальной сфере – среди людей, семей и компаний; эти «сущности», как представляется, управляются совершенно иными причинами и законами. Всякий раз, когда человек движется или меняется, мы ищем признаки намерений, амбиций, увлечений, обещаний, угроз и т. п., однако считаем, что ничего подобного не отыщем для кирпича, сколько бы ни искали. Также мы живем в психологической сфере, населенной «сущностями», которые принято называть «значениями», «идеями» и «воспоминаниями». Они тоже как будто подчиняются собственным правилам.
Физические причины воспринимаются как принципиально отличные от тех, которые действуют в социальной и психологической сферах, – настолько отличные, что все они кажутся принадлежащими разным мирам.
Рис. 137
В некоторых отношениях наши тела подобны обычным объектам: у них есть форма, которую мы можем видеть и осязать, есть местоположения, которые меняются, когда нас отталкивают или роняют. Но в других отношениях наши тела радикально отличаются от обычных объектов, и это, по-видимому, связано с наличием ума. Но что такое ум? На протяжении столетий люди интересовались отношениями разума и тела; некоторые философы набирались отчаянной дерзости и заявляли, что реален только ментальный мир, а мир реальности представляет собой иллюзию. (Эта идея лишь усугубляет проблему, поскольку она не в состоянии даже объяснить, почему возникает иллюзия физического мира.) Большинство мыслителей пришли к гипотезе, которая постулирует существование двух миров – материального и психического, связанных некими таинственными узами «духовной причинности», отчасти похожими на нити и волокна расползшейся паутины. Некоторые современные физики предполагают, что эти узы имеют какое-то отношение к «принципу неопределенности» (возможно, потому, что тут и там налицо опровержение привычных представлений о причинности). Мне все эти воззрения кажутся нелепыми, поскольку, на мой взгляд, так называемая проблема отношения тела и разума проблемой не
