class="p1">В Уппсале тоже можно зарабатывать мытьем посуды в ресторанах, трех-четырех раз в неделю вполне хватает. «Мои» рестораны – это дорогие «Флюстрет» и «Жиллет», хотя сам я питаюсь в самой дешевой столовой – «Брюннес».
Как и все студенты, я получаю письмо от главного редактора газеты «Дагенс Нюхетер» – цена на студенческую подписку до смешного низкая, даже я могу подписаться. Очень мудрый способ вербовать на будущее благодарных и преданных подписчиков. Купил по случаю недорого книги по истории и географии Швеции, пришлось раздобыть большие шведско-польский и польско-шведский словари – с их помощью, а также читая газету, мне удается медленно, но верно овладевать языком. Я добросовестно хожу на все лекции и семинары, хотя этого никто и не требует – контроля никакого нет. Также добросовестно сдаю все текущие зачеты – но у меня нет времени, чтобы штудировать гигантские книги и атласы по анатомии к экзаменам – слишком много соблазнов в студенческой жизни.
Помимо кино и бриджа в гетеборгской общине, нужно научиться обязательному набору модных танцев. Я в полном восторге от традиционного бесшабашного студенческого праздника – Вальпургиевой ночи – и чуть более спокойного праздника летнего солнцеворота в середине июня.
Больше всего времени я провожу в обществе двух своих сокурсников – Дага Халльберга и Юзефа Берглунда. Часто с нами бывает Нина. Встречаемся мы чуть не каждый день, вместе гуляем, ездим на экскурсии, едим, подшучиваем друг над другом. Иногда, валяясь на травке, или за обедом, говорим и о серьезных вещах.
К концу весеннего семестра 1947 года к нам приезжает молодой новоиспеченный врач – Герман Диамант. Он приехал по поручению Израэлитского молодежного фонда – посмотреть, как идут у нас дела. Он отнесся к поручению очень серьезно, пробыл в Уппсале целый день, расспрашивал, в основном девушек, как у них с деньгами, хорошо ли они учатся, какие у них планы на будущее. Мы с Алексом тоже встречаемся с ним, он очень обаятелен, ведет себя с нами совершенно не как ревизор – веселый и доброжелательный коллега.
Через три недели мы все четверо получаем письма, где написано, что нам предоставлена ежемесячная стипендия в виде беспроцентного займа – сто пятьдесят крон. Истинно благородный жест со стороны Израэлитского фонда, Еврейской общины, Гуннара Юзефсона, Давида Копнивски и Германа Диаманта!
Эти неожиданно свалившиеся на нас деньги в корне меняют мои экономические возможности. Я продолжаю мыть посуду во «Флюстрете» и «Жиллете», но далеко не так часто. В общем, я чувствую себя состоятельным человеком и могу позволить себе, скажем, пообедать в «Жиллете», мне хочется узнать, как чувствуют себя посетители там, по ту сторону кухонной двери. Ну что ж, еда, может быть и получше, приборы и стулья покрасивее, но все втрое дороже, и к тому же я чувствую себя лучше в привычном и уютном «Брюннсе».
На Пасху 1947 года мы с Ниной отправляемся в студенческий лыжный лагерь в Марсфьеллете – это сравнительно недорого.
Из Вильгельмины автобус отвозит нас в Сакснес, а оттуда мы, не умея толком кататься, на плохо пригнанных лыжах, пускаемся в тридцатикилометровое путешествие до нашего лагеря, расположенного, как говорят, в чистом поле, довольно далеко от ближайших деревень и хуторов. Мы не выспались в наших спальных мешках в поезде до Вильгельмины, чувствуем себя уставшими и разбитыми, и, когда нам предстоит перейти через озеро Кюльт по льду, покрытому толстым слоем мелкого рассыпчатого снега, Нина останавливается – она просто не в состоянии двигаться дальше. Группа уходит вперед, а я остаюсь с ней. Потом Нина рассказала мне, что в тот момент я ей «понравился и как человек тоже» – можно только догадываться, что она имела в виду.
Большую часть лета я провожу в международном студенческом лагере в Роттнерос в Вермланде, недалеко от норвежской границы. Мы помогаем собирать урожай на большой крестьянской ферме – тяжелая, но приятная и здоровая работа. Тогда в сельском хозяйстве большинство работ производилось вручную, машин почти не было. Мы – это девять жизнерадостных парней из семи различных стран с трех континентов. По вечерам мы, ясное дело, царим на танцплощадках. Местные называют нас «девять попрыгунчиков».
Осенний семестр на кафедре гистологии начинается спокойно. Разговора о том, имеем ли мы право продолжать наши занятия, даже не возникает. Я начинаю привыкать к мысли, что мне ничего не грозит.
Я забываю, что я всего лишь беженец с временным видом на жительство – и совершаю несколько, как выяснилось потом, непродуманных поступков.
Какое-то время я встречаюсь с девушкой, которая таскает меня на все концерты. Я никогда раньше не бывал на концертах, поэтому мне это поначалу интересно. После концерта мы обычно собираемся в каком-нибудь недорогом кафе или в студенческой общине и обсуждаем услышанное. Я тоже пытаюсь принять участие в дискуссии, но очень скоро осознаю, что с моей стороны это чистой воды снобизм. Или я совершенно немузыкален, или мне просто-напросто не дано воспринимать сложную классическую музыку. На этом мое знакомство с музыкальной девушкой заканчивается.
Еще одна девушка – Мария – водит меня по музеям. Когда мы обследовали все музеи в Уппсале, наступила очередь Стокгольма. Мария неутомима и находчива, у нее темные волосы и красивые мечтательные глаза, она очень много знает и умеет интересно об этом рассказывать. Я раньше не бывал в музеях – когда мне было ходить по музеям, за исключением нескольких школьных экскурсий в довоенной Ченстохове? И с Марией в качестве гида я открываю для себя новый увлекательный мир: Музей морской истории, Естественно-исторический музей, Биологический музей, Скансен, Королевский музей. Потом мы присаживаемся с бутербродами в каком-нибудь парке поблизости и обсуждаем увиденное.
Среди моих знакомых есть еще одна студентка постарше – серьезная, вдумчивая женщина, она рассказывает мне об интересных вечерах-диспутах уппсальского объединения Кларте. Она берет меня с собой на один из таких вечеров и спрашивает, не смог ли бы я прочесть лекцию на одном из вечеров – скажем, о положении в Польше. Я осведомлен, что Кларте на политической карте окрашена если не в красный, то в ярко-розовый цвет и находится далеко слева, но это меня не останавливает. Мне нравится интеллектуальная атмосфера на их встречах, и я побывал еще на нескольких диспутах, пока мне это не надоело.
Осенью 1947 года польский сейм объявил амнистию всем, кто нелегально покинул страну. Все теперь могут получить польский паспорт, имеют право вернуться в Польшу или посетить страну без всяких неприятных последствий. Для нас троих – Нины, Хеленки и меня – этот соблазн совершенно непреодолим, у всех у нас в Польше остались родные. Я иду в польское консульство, чтобы получить временный, так называемый консульский, паспорт. Меня принимает сам консул, он
