В конце января 1781 года он теряет и эту службу. И Казановапишет униженное письмо государственным инквизиторам из-за пары дукатов, суммы,которую он когда-то давал нищему или слуге. Он пишет: «Полный смущения, скорбии раскаянья, я сознаю, что абсолютно недостоин составлять своей продажной рукойписьмо Вашему превосходительству, и сознаю, что при всех обстоятельствах яупустил свой долг, но все же я, Джакомо Казанова, взываю на коленях к милостимоих князей, я умоляю из сострадания и милости предоставить мне то, в чем неможет отказать справедливость и превосходство. Я умоляю о княжеской щедрости,что придет мне на помощь, чтобы я мог существовать и крепко посвятить себя вбудущем службе, в которую я введен. По этой почтительнейшей просьбе мудростьВашего превосходительства может судить, каково расположение моего духа и каковымои намерения.» Благодаря этому письму он получил еще одно месячное содержание.
В Венеции он также нашел одну постоянную подругу, ФранческуБусчини, маленькую портниху, считавшую Казанову великим человеком, у которогоесть сердце, дух и мужество.
В Венеции в 1775-1778 годах Казанова опубликовал перевод«Илиады» рифмованными восьмистрочными стансами, но только три тома, которыекончаются смертью Патрокла. Первый том посвящен генуэзскому маркизу КарлоСпиноле, у которого Казанова короткое время был секретарем; второй — графуТилне; третий — Стратико; в архиве Дукса сохранилась рукопись четвертого тома.Этот архив был позже переведен в замок Хиршберг. Кроме того там находятсяпереводы отдельных песен «Илиады» на венецианском диалекте. В 1779 годуКазанова новый памфлет против Вольтера: «Scrutino del libro Eloges de M. deVoltair par differents auteurs», Венеция, 1789. («Избранное из книг похвалыВольтеру различных авторов»). В 1780 году появляются «Opuscoli Miscellanei» итеатральный журнал «Le Messeger de Thalie» («Вестник Талии»), в 1782 году «DiAnedotti Viniziani» («Венецианские анекдоты») и памфлет «Ne amori ne donneovvero la Stalla repulita». В нем Казанова нападает на Карло Гримани и другихпатрициев. В споре и диспуте между неким Карлетти и Казановой Гримани признаетКазанову неправым и велит молчать. Памфлет чрезвычайно остр. После негоКазанова может покинуть Венецию. Он излечился от своей тоски по родине.
«Мне пятьдесят восемь лет, я больше не могу путешествоватьпешком, а теперь идет зима, и как только я подумаю начать снова мою жизньавантюриста, то смеюсь, посмотрев в зеркало.»
В январе 1783 года он едет в Вену. Он был беден и вызывалподозрение. У него была слава политического эмигранта и мошенника. Онбродяжничал по Австрии, Голландии, Парижу. Всплыли старые большие прожекты: онхотел основать газету, построить канал между Байоной и Нарбонном, устроитьпутешествие на Мадагаскар, он интересовался братьями Монгольфье. В Париже онпробыл два месяца. В Вене он стал секретарем венецианского посла Фоскарини. Онснова ходил на балы, на праздники, в хорошее общество. В шестьдесят лет онтанцевал как юноша и хотел жениться на молодой девушке. Но тут Фоскарини умер.Казанова в бедности сидел в Теплице, когда о нем узнал молодой и очень богатыйграф Вальдштайн, племянник князя Шарля де Линя. Оба знали Казанову по Парижу.Вальдштайн сочувствовал Казанове и предложил ему пост библиотекаря в своембогемском замке Дукс (Духов), с тысячей гульденов в год, коляской иобслуживанием.
Благодаря ему старый авантюрист получил сострадание иудовольствия; должно быть молодой граф был его породы, фривольный и двусмысленный,кавалер и игрок, грубый и изящный, полный бравурности и безумства. Граф Ламбергс полным правом поздравил Казанову письмом в марте 1784 года с таким меценатом— такому графу подходил такой библиотекарь. Мать Вальдштайна сердилась, что втридцать лет ее сын все еще не был серьезным человеком. Лоренцо да Понте, друг,земляк и критик Казановы, сообщает ему в марте 1793 года: «Граф Вальдштайнведет в Лондоне весьма темное существование: плохо живет, плохо одевается,плохо обслуживается; всегда в пивных, всегда в борделях, всегда в кофейнях, сбездельниками, с ленивцами, с … Но не забудем другое: у него сердце ангела,превосходный характер, но нрав еще бешенее, чем наш.» (Архив Дукса)
Библиотека Дукса составляла сорок тысяч томов. Замок былроскошен. Старый шестидесятилетний итальянец, оставивший позади дюжину жизней,дореволюционный революционер, шагавший по жизни в менуэте, суперромантик сканувшими в бездну (и мнимыми) придворными манерами, с отблеском всей высшейаристократии Европы, из всей Европы высланный, с колоссальным словоизвержением,с гротескной для невежд начитанностью, цитировавший Горация и Ариосто, королейи Вольтера, не подходил к немецко-богемским душам гайдуков и характерамкамердинеров. Его претензии не подходили к его должности, его должность неподходила ему. Он был похож на заколдованное существо из сказки, но тоговоскресшего героя, который раз в неделю, в месяц, в год становится принцем, новыглядит чудовищем. Колдовство начиналось, когда Вальдштайн был в замке, тогдадля пиров, охоты, салонных разговоров в замок собирались князья, графы,музыканты, литераторы, иностранцы. Тогда старый авантюрист блистал, почти шестифутов ростом, костистый итальянец с широкими жестами, длинной шпагой,поддельными украшениями, элегантными манерами Тальми, навсегда пропавшей в мирелюбезностью и французской придворной речью, в одеждах с истлевшейэлегантностью, с умом, лучащимся, как и у большинства гостей, с остроумием,равным остроумию лучших гостей, например, дяди Вальдштайна, блистательногокнязя Шарля де Линя, который принадлежал к умнейшим людям и писателям этогоостроумного столетия.
С персоналом замка Вальдштайна Казанова был в состоянииперманентной войны, ведущейся на нервах и шедшей весьма пошло, как только имогут эти насекомые души.
Среди графского обслуживающего персонала неопределеннаядолжность Казановы ставила его посередине между слугами и господами. И слуги, игоспода рассматривали его как равного. Он жаловался богу и миру надомоправителя Лезера, управляющего Фельткирхнера, врача О'Рейли, курьераВидерхольта, прачку Каролину, на кучера и камердинера, на служанок и графов.Мать Вальдштайна писала ему: «Я сожалею, монсиньор, что Вы вынуждены жить стаким сбродом, в таком плохом обществе, но мой сын не забыл, чем он Вам обязан,и я уверена, что он даст Вам то удовлетворение, лишь стоит Вам егопотребовать.»
Казанова писал: Дукс для многих мог бы быть раем, но не длянего. Однако, то что стало в конечном счете экстазом его старости, былонезависимым от его жилища. «Когда я не сплю, я мечтаю, а когда устаю отмечтаний, я черню бумагу, читаю и отвергаю большую часть того, что набросаломое перо.»
Полный сострадания к себе, полный тоски по своей молодости,полный подозрения к новому наступающему девятнадцатому столетию и вспыхнувшейбуржуазной революции, полный злобы на свою импотенцию, на разрушения,производимые временем, на невозвратность удовольствий жизни, полный ненависти ксмерти, этот сильный, красноречивый, пышущий жизнью старик был в состоянии этойжизнью, остатком этой жизни насладиться стократно, с чудовищным аппетитом кбытию и прекрасным аппетитом за столом, хотя у него и были зубы из фарфора,парик и подагра в костях. Он был гурманом, влюбленным во всех красивых женщин,во всех остроумных мужчин, влюбленным в книги всех времен, влюбленным в большойсвет и малый, в королей и герцогов, в шулеров и шарлатанов.
