Такую же оценку встречаем у многих авторов – от Эдуарда Гиббона и других историков до самого знаменитого ныне специалиста по крестовым походам сэра Стивена Рансаймена. Заканчивая свой монументальный труд, он выносит вердикт, что священная война католической церкви с мусульманами «была не более чем длительным актом нетерпимости во имя Бога, что является грехом против Святого Духа». Наиболее отвратительным фактом Рансаймен считал разграбление латинянами Константинополя. Он пишет, что «большего преступления против человечности, чем во время 4-го Крестового похода, трудно вообразить». Однако его коллега Кристофер Тайерман не без иронии замечает, что эти строки были написаны всего через десять лет после окончания Второй мировой войны… Но Рансаймен не одинок в своих оценках. По мнению израильского историка Иешуа Провера, королевство Иерусалимское представляло собой один из первых образцов европейской колонизации, а теолог Майкл Прайор считает крестовые походы ярким примером «использования Библии в качестве орудия агрессии».
И только совсем недавно среди историков укрепился иной подход к побудительным причинам крестовых походов, заставивший их смягчить свои выводы. Как пишет Джонатан Райли-Смит, преподаватель истории церкви в Кембриджском университете, «недавно выявилась… очевидная слабость доводов в пользу исключительно материалистической мотивации, и удалось прояснить многие факты, на которых строилась эта версия. Жаждущие приключений юные отпрыски благородных семей наконец ушли со сцены. И вряд ли кто-нибудь из историков теперь поверит в эту гипотезу».
Правда, открывшаяся в ходе недавних изысканий, состоит в том, что крестоносцы, отправляясь в поход, часто продавали или закладывали свое имущество в надежде на исключительно духовное вознаграждение – они просто хотели спасти свои души. В отличие от мусульманского джихада крестовый поход всегда был делом добровольным. Если для светских рыцарей главными побудительными мотивами принятия креста служили ожидаемые приключения, подвиги и возможная слава, то для членов духовно-рыцарских орденов аскетическая жизнь в братских казармах чаще всего заканчивалась длительным пребыванием в плену или ранней – и часто мучительной – смертью.
С самого начала деятельности ордена Храма потери среди рыцарей были очень Велики. Достаточно сказать, что шестеро из двадцати трех Великих магистров погибли в сражениях или плену. Полагавшийся первоначально годичный испытательный срок для кандидатов на вступление в орден практически не соблюдался – из-за постоянной потребности в рекрутах для службы на Востоке. Во время процесса над тамплиерами было названо число «двадцать тысяч» – примерно столько братьев умерли в Палестине. Одни погибли в боях, другие скончались в плену, предпочтя смерть принятию ислама. Джонатан Райли-Смит пишет:
«Чтобы понять, как они отваживались на такие страшные муки, надо вспомнить мученичество добровольцев, принимавших смерть во имя веры, и жестокие страдания самого Христа – как высший акт любви, на который только способен христианин. Этот мученический дар в виде собственной жизни как бесконечно возвышенный акт сразу оправдывает его в глазах Всевышнего».
Тут уместно вспомнить слова Иоанна Евангелиста из его Откровений: «…Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца» (Откр., 7:14).
Разумеется, рыцари Храма тоже убивали людей; и тут мы снова сталкиваемся с принципиальным непониманием их мотивации противниками крестовых походов, И все из-за тех же антикатолических предубеждений, которые укоренились в эпоху Просвещения, а также потому, что многие начинают исторический анализ лишь с 1-го Крестового похода. Почему-то принято считать его первой волной, накатившейся из христианской Европы на исламский Восток. Однако необходимо помнить, что не христианство, а именно ислам с первых лет своего возникновения стал насаждать новую веру с помощью меча. И даже если в определенных местах и в определенные времена христиане тоже насильно крестили покоренные народы, то в первые три столетия христианскую веру во всей Римской империи принимали добровольно. Поэтому со времени первых набегов сарацин во главе с пророком Мухаммедом враждебность христиан к исламу была вызвана реальными жизненными обстоятельствами – необходимостью защищать христианский мир и освобождать захваченные мусульманами земли, которые по праву принадлежали христианам. Именно отсюда берет свое начало испанская Реконкиста, призыв Урбана II к европейским католикам помочь православным братьям-христианам после поражения византийцев в битве под Манцикертом, а также воззвание Умбера Романского в следующем веке. Этот доминиканский священник четко сформулировал идейно-политическую основу крестовых походов: «…Агрессивный ислам распространился по владениям христианских государей, а посему христианское воинство не только имеет право, но обязано остановить исламскую экспансию и вернуть земли, захваченные мусульманами». Идея, что человек, подвергшийся насилию, становится мучеником, сама по себе не нова, однако с конца VIII века именно этот постулат стал главным во всем западном христианстве.
Почему же тогда при наличии немалого числа канонизированных католической церковью госпитальеров нет ни одного святого среди тамплиеров? Отчасти это можно объяснить стремлением самих рыцарей оставаться в тени, но в большей степени тем, что сама церковь была одним из главных инициаторов расформирования их ордена. Окончательная ликвидация ордена и мученическая смерть многих его членов были делом рук не мусульман, а папской инквизиции, выполнявшей политический заказ «христианнейшего» короля Филиппа Красивого. Более чем двухвековая жизнь ордена Храма почти полностью совпадает с тем историческим периодом, когда папство провозгласило своей целью господство над миром. К чести ордена, надо сказать, что тамплиеры, имея многонациональный состав, никогда не участвовали в папских баталиях за мировое господство с его главными противниками – германскими императорами.
Но римские понтифики, охваченные вселенскими амбициями, пропустили важный момент, когда на политическую арену вышли мощные национальные государства со своими интересами. Опасность со стороны того же Фридриха II Гогенштауфена была достаточно очевидна. Но кто мог предвидеть, что внук самого Людовика Святого направит свои усилия против Папской курии?! Человек, чье религиозное рвение подчас шло во вред его интересам как монарха! Бонифаций VIII, восседая в юбилейном 1300 году на троне императора Константина, открыто продемонстрировал грандиозность папских амбиций. А всего через несколько лет сменивший его Климент V (под давлением того же Филиппа) обличал Бонифация как бездарно растратившего «моральный и духовный авторитет церковной власти, который его предшественники в Европе собирали на протяжении долгих веков – по крупицам, неустанно, энергично и с перспективой на будущее».
Два столетия спустя английский король Генрих VIII решительно взялся за ликвидацию монастырей – так до него во Франции Филипп IV расправился с тамплиерами. За ним тоже стояли политические интересы новых сословий, появившихся на общественной арене, но в отличие от французского коллеги Генрих не сумел подчинить папу своей воле, и тогда он отказался признавать авторитет Святого престола. Подобно деятелям эпохи Просвещения, английские либеральные историки усматривают в этом факте признаки становления национального английского государства. В результате Реформации, охватившей Англию, Шотландию и континентальную Европу, единый христианский мир, который так долго и упорно пытались сохранить римские наследники святого Петра, был раздроблен на части. Французская революция 1789 года нанесла еще более мощный удар по католической церкви и практически разрушила ее, в буквальном смысле оставив после себя руины таких монастырей, как Цито и Молесмо, и превратив монастырь Клерво в тюрьму. То, что не удалось когда-то Гильому Ногаре, сумел исполнить Наполеон. Захватив в плен римского папу, он приволок его в Париж и заставил присутствовать на торжественной коронации в соборе Нотр-Дам, где предприимчивый корсиканец сам возложил себе на голову императорскую корону. Эта процедура положила символический конец власти викария Христа – он был вынужден подчиниться грубой силе.
