– Черт побери, – бросила я, – кто дал вам право вершить судьбы миллионов?
– Никому другому это не было подвластно, – ответил Класснер. – Либо мы берем дело в свои руки, либо все идет так, как предполагал Даннингер.
– Вам не удалось его разубедить? – спросил Алекс.
Класснер закрыл глаза:
– Нет. Он лишь повторял, словно мантру: «Нужно преподнести им этот дар, и они сами решат, как жить дальше».
– Есть другие планеты, – сказала я. – Там могли бы помочь, стоило лишь попросить.
Уркварт фыркнул.
– Везде было бы то же самое, – бархатным баритоном проговорил он. – Приливная волна захлестнула бы все порты. Человечество обрекло бы себя на невиданные страдания и катастрофы.
Наверху, словно присоединяясь к разговору о всеобщей погибели, пробили часы. Девять тридцать. Снаружи послышались крики играющих детей.
– Где вы брали деньги? – спросил Алекс. – Чтобы провернуть такое, требовались немалые средства.
– У Совета имелся резервный фонд. В случае серьезной необходимости можно было получить к нему доступ.
– Значит, отдельные члены Совета все знали?
– Вовсе не обязательно. Но вообще-то Совету об этом было известно. Не всем его членам, конечно.
– Они считали, что вы поступаете правильно?
– Господин Бенедикт, их повергала в ужас перспектива раскрытия тайны.
– И они не просили ею поделиться?
– Они не знали, что Даннингер уже получил результат. И им не было известно в точности, что частью проекта является процесс омоложения. А мы не говорили об этом, вот и все.
– Как долго вы рассчитываете прожить? – спросила я. – Неопределенно долго?
– Нет, – ответил Боланд. – Наноботы не всесильны и не могут полностью восстанавливать стволовые и нервные клетки.
– Если отмести возможность несчастного случая, – сказал Класснер, – мы проживем около девятисот лет. Так считал Уоррен.
– Наша жизнь, – добавила Уайт, – выглядит иначе, чем может показаться вам. Нам пришлось бросить все самое дорогое, в том числе наши семьи. Сегодня мы не можем вступать в долговременные отношения, заключать брак, иметь детей. Понимаете, о чем я?
Класснер сложил перед собой ладони и коснулся их губами, словно в молитве.
– Послушайте, – заявил он, – сейчас все это не имеет значения. Рассказав обо всем властям, вы добьетесь того, что нас накажут. Но эта история станет эпохальной. Каждый ученый захочет взять кровь на анализ у кого-нибудь из нас, и в итоге наш секрет раскроют. Сейчас вопрос заключается в том, что предполагаете делать вы и ваша помощница.
И в самом деле – что?
На улице начинало темнеть. Собирались тучи. Зажглись четыре лампы – по одной у каждого конца дивана, одна в углу комнаты и одна на столике рядом с Урквартом.
Класснер откашлялся. Не важно, как выглядел этот человек, молодо или нет: он привык, что к нему прислушиваются.
– Мы благодарны вам за то, что вы не выдали нас сразу же. Как видно, вы осознаете последствия поспешных решений.
– Вашей репутации это вряд ли бы повредило, профессор.
– Моя репутация здесь ни при чем. Мы рисковали всем ради нашего общего дела.
Глядя на китель Мэдди, я думала о том, как прекрасна жизнь, как хороши молодые мужчины, пончики с повидлом, закаты над океаном, ночная музыка и вечеринки на всю ночь. Что случится с нашим образом жизни, если тайное станет явным?
В течение всего разговора я пыталась найти компромисс: обрести вечную молодость и одновременно убедить людей отказаться от деторождения.
Но такого не могло случиться.
– Не беспокойтесь, – изрек Алекс. – Мы сохраним вашу тайну.
Было слышно, как все облегченно вздохнули. Должна признаться, что в тот момент я не имела понятия, как обернется дело. Я просто злилась – на Алекса, на Класснера, на всех. Собравшиеся начали вставать, на лицах засветились улыбки.
– Одну секунду, – сказала я, а когда все повернулись ко мне, продолжила: – Алекс говорит сам за себя. Я в этом не участвую.
Глава 28
Как волны вечно к берегу несутся,
Спешат минуты наши к их концу.
Уильям Шекспир. Сонет 60.
(Перевод М. Чайковского)
Я сидела, размышляя о том, как изменил этих людей дар Даннингера – их взгляд на будущее, способность к сопереживанию, чувство меры. Каково это – не задумываться о старости, воспринимать всех остальных как бабочек-однодневок?
С неба начали падать большие мокрые снежные хлопья. Ветра не было, и они опускались по вертикали. Мне же хотелось настоящей метели, которая похоронила бы возникшую проблему.
Все взгляды были устремлены на меня. Класснер спокойно и рассудительно извинился за то, что обо мне забыли.
– Чейз, вы наверняка понимаете, что благоразумнее всего не распространяться об этом.
Я с трудом верила, что разговариваю с Мартином Класснером, гением космологии прошлого века, который выздоровел, каким-то образом вернулся к жизни и теперь сидел у нас в гостиной. И не только потому, что это выглядело невероятным с точки зрения биологии. Мне не верилось, что такой человек мог знать о Мэдди и не суметь ее вылечить или, по крайней мере, обезвредить.
– Не уверена, – ответила я. – Вам, Мартин, лучше всех известно, что значит быть стариком. Бессильно наблюдать, как уходят годы. Ощущать первые боли в суставах и связках. Видеть, как тускнеет окружающий мир. В вашей власти было вмешаться, сделать так, чтобы людей не предавали их собственные тела. Но вы ничего не сделали. За шестьдесят лет вы и пальцем не пошевелили.
Он хотел что-то сказать, но я его оборвала:
– Мне известны ваши доводы. Я знаю, что такое перенаселение. Если я и не понимала этого раньше, то вполне осознала за последние несколько недель. Перед нами – этическая дилемма. Вы утаили от всех дар Тома Даннингера. Нет, ничего не говорите. У вас и ваших друзей было бы куда больше прав рассуждать об этике, если бы вы не воспользовались представившейся возможностью.
– Какой смысл ставить под сомнение все, чего мы добились, – громогласно заявил Уркварт, – только потому, что мы не устояли перед искушением? Наше поражение лишь подтверждает правильность наших действий.
– Вы правы. Все очень серьезно. Алекс пообещал сохранить вашу тайну. Но я не стану этого делать. Не вижу никаких убедительных причин для того, чтобы вас защищать.
– В таком случае, – сказал Класснер, – вы обречете всех на гибель.
– У вас есть склонность преувеличивать, Мартин. В вашей власти остановить процесс старения – или не делать этого. Вы считаете, что люди будут умирать в любом случае. И в большом количестве. Но если средство станет общедоступным, возможно, мы научимся с этим жить. Мы пережили ледниковые периоды, черную смерть, бог знает сколько войн, тысячелетия политических глупостей. Мы даже ввязались в войну с единственной разумной расой, найденной нами. Вот сколько всего мы пережили. Переживем и это.
