Мы с Эммой придумали план. В субботу встанем пораньше и отправимся в город, пока остальные ребята туда не попали. Купим мне юбку с колготками в магазинчике, который она знает, а потом пойдем и позависаем с нашенскими. Будет одна заморочка: весь день таскаться с пластиковым пакетом — но так удастся избежать другой: вести с собой в магазин всю шарагу.
Приготовления к этой операции так сложны, что в четверг у меня совсем не хватает времени на домашнее задание. Я решаю наверстать в выходные. Осматриваю весь свой гардероб — что бы такого эдакого надеть в город в субботу. Вообще-то нечего. Я не знаю, что они все носят, когда не в школе, но логично предположить, что ничего подобного у меня нету. Может, что-нибудь взять наугад — или просто сделать вид, что забыла? Если я сделаю вид, что забыла, одолжит мне Эмма что-нибудь или нет? Если нет, придется мне вернуться домой — не могу же я по городу в школьной форме разгуливать. Если я попрошу одолжить мне шмотки — стану от этого бегемотихой или чудилой? Не уверена. И все же лучше пусть Эмма зовет меня бегемотихой или чудилой пять минут, чем все нашенские весь день так обзывают меня в городе. Решаю ничего не брать.
В пятницу, на дневной перемене, улучив минутку наедине с Эммой, я вдруг вижу отличный шанс. Прикрыв глаза рукой, я прикидываюсь, будто на меня снизошло озарение.
— Ох, чтоб мне пусто было, — говорю.
— Чего такое? — спрашивает она.
— Я с собой никакой одежды на завтра не взяла.
Она смеется:
— Алиса, ты такая рассеянная. Да все нормально. Можешь надеть что-нибудь мое. Я у сестры все время шмотки одалживаю.
Сердце мое поет.
Юбочный магазин — в той части города, где я раньше почти не бывала, возле Мельничной улицы. На первом этаже — сплошные излишки армейского обмундирования, какие носят тинейджеры постарше: штурмовые брюки, армейские ботинки, зеленые рубашки. В магазинчике темно, и мужчина за кассой похотливо лыбится на нас.
— Привет, цыпочки, — говорит он сквозь гнилые зубы.
Мы с Эммой переглядываемся и, хихикая, взбегаем по лестнице. Здесь, на втором этаже, никого, кроме нас, нет. Слегка пахнет дождем и школьными шкафчиками для переодевания.
— Здесь можно тырить что хошь, и никто не заметит, — шепчет Эмма. После воровских россказней Рокси эта тема нас немного заинтриговала.
— Знаю, — говорю я.
— А ты… когда-нибудь?
— Нет. А ты?
— Я тоже нет.
Здесь рейки за рейками увешаны шмотками «а-ля школьная форма» и другими шмотками, какие я видела на ребятах в школе: куртками-парками, кожанами, дешевыми модными туфлями. Интересно, то, что на мне сейчас, — черная юбка и перламутрово-розовый джемпер — тоже тут куплено? Как я рада, что одета в чужое.
— Могу я чем-то помочь? — слышится девчоночий голосок.
Мы оборачиваемся. С виду — юная девушка, может, студентка. Волосы крашены ярко-синим, и на ней — женская версия тех шмоток, что на первом этаже: здоровенные «док-мартенсы», узенькие штурмовые брючки и мешковатая футболка со словами «Международная Амнистия»[99]на груди. Я хочу быть ею! Я слишком напугана и не могу говорить, так что Эмма просит юбку и колготки, уточнив, что это для меня.
— Наверное, ей надо на размер больше, чтобы можно было закатать? — говорит девушка, подмигивая.
— Ага, — кивает Эмма.
Я знаю: так юбки укорачиваются — видела, как девчонки переодеваются после физры. Эта девушка тоже знает и даже пошутила на этот счет. Меня мутит. Я знаю, что остальные из моей кодлы обозвали бы эту девушку чудилой, но прямо сейчас я бы что угодно отдала, лишь бы стать ее сверстницей (примерно восемнадцать) и работать вот в такой лавке, щеголять синими волосами и безумными шмотками.
— Тебе не показалось, что она клевая? — спрашивает Эмма, когда мы выходим на улицу.
— А тебе?
У меня такое впечатление, что Эмма, как и я, подумала — да, клевая девчонка, — но я хочу, чтобы она первая об этом сказала. Эмма колеблется.
— Нет. Я по-твоему кто, лесби? Не дури.
Мы идем в центр города, на рыночную площадь, высматривая Люси и Мишель. Сара и Таня, судя по всему, в конюшне, так что будем только мы четверо. Мы рановато приперлись, и Эмма предлагает заглянуть в «Бутс». У нее почти закончился блеск для губ, и она хочет купить новый. Интересно, хватит ли у меня теперь денег на эту штуку? Я знаю, что остальные нашенские всегда по субботам покупают чизбургеры в новом «Макдоналдсе», невзирая ни на диету, ни на что. Если я захочу к ним присоединиться, определенно придется забыть про блеск. Вот головоломка.
И вот мы в «Бутсе», смотрим на ароматизированный блеск для губ, и рядом — никого из персонала.
— Ты думаешь про то же, про что я? — спрашивает Эмма.
— В смысле?
— Ну, ты понимаешь.
Понимаю. Очень многие наши разговоры управляются сюрреалистическими, не-от-мира-сего принципами: ничего не говори первой, угадай, о чем идет речь, используй базовые навыки телепатии. Я знаю, о чем она, и она знает, что я знаю. Но никто не сказал первым. Никто не бегемотиха. Никто не в проигрыше.
— Да, — говорю. — Но… — Я сглатываю. — Что, если…
— Но ведь никто не смотрит.
— Точно.
— Тогда давай.
— Ты первая.
Мы хихикаем.
— Ладно, давай вместе, — говорит Эмма.
С объективной точки зрения, у меня, похоже, лучше все получается, и я замечаю, что Эмма наблюдает за мной и меня копирует. Я беру два бутылька с блеском — один большим и указательным пальцами, другой спрятан в ладони. Громко говорю Эмме, что, типа, у меня уже такой есть, а потом ставлю один бутылек на место, слегка чересчур театрально. Второй бутылек так и спрятан в ладони. Быстро сую эту руку в карман. И мы выходим.
Снаружи — лоток, за ним раздают листовки против экспериментов над животными; ребята говорили об этом в школе, но я раньше не понимала, что тут к чему. Я быстро оглядываю людей за лотком, смотрю на постеры — кролики с электродами в мозгах, собаки, которых мучают, заперев в клетки. Желудок мой переворачивается. Не может ведь быть, чтобы это и вправду происходило, а? Мне хочется плакать. Но на самом деле думать об этом я не могу, ибо теперь я — вор, и нам с Эммой надо убираться подальше от «Бутса». Мы вдруг бросаемся бежать и не останавливаемся до самого парка.
— Ты правда это сделала? — спрашивает Эмма.
— А ты?
— Да. Глянь-ка. — Она показывает мне украденный блеск.
Я улыбаюсь и достаю свой.
— Как думаешь, они нас станут искать? — говорит она.
