– О да, сударь, – отвечал он спокойным, негромкимголосом, – я действительно просил, но лишь после того, как вошел во вкусвашей силы. – Он помолчал и продолжил: – Почему ты выбрал меня для техпоцелуев? Почему в завершение отдал мне последний дар?
– Я любил тебя, – сказал я без дальнейших церемоний.
Он покачал головой.
– Думаю, причина глубже.
– Так преподай мне урок, – предложил я.
Он подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз: япо-прежнему сидел за столом.
– В душе я холоден как лед, – сказал он, – как леддалекой страны. И ничто не может этот лед растопить. Меня не согрела дажеКровь. Ты знал об этом. Ты тысячу раз пытался согреть меня и превратить этотхолод в нечто более выдающееся, но тщетно. А в ту ночь, когда я оказался награни смерти – нет, когда я, скажем прямо, умирал, – ты рассчитал, чтохолодность даст мне стойкость, необходимую, чтобы выдержать испытания Крови.
Я кивнул и отвел взгляд, но он положил руку мне на плечо.
– Прошу вас, сударь, посмотрите на меня. Я прав?
– Да, – согласился я, – ты прав.
– Почему ты отшатнулся, когда я задал свой вопрос?
– Амадео, – спросил я, – кровь – это проклятие?
– Нет, – тотчас отозвался он.
– Подумай, прежде чем отвечать. Это воистинупроклятие! – воскликнул я.
– Нет, – уверенно повторил он.
– Тогда прекрати спрашивать. Не старайся меня разозлить. Даймне научить тебя всему, что знаю.
Амадео проиграл эту битву и отошел от меня. Он опятьвыглядел сущим ребенком, хотя в свои семнадцать полных смертных лет обычноказался взрослее.
Он забрался в постель, сел, скрестив ноги, и застыл валькове из алой тафты, озаренный красным светом.
– Отвези меня домой, Мастер, – попросил он. – НаРусь, где я родился. Ты можешь это сделать, я точно знаю. Это в твоей власти.Ты найдешь нужное место.
– Зачем, Амадео?
– Чтобы забыть, нужно увидеть. Нужно во всем убедитьсясвоими глазами.
– Хорошо, – ответил я, немного поразмыслив. –Расскажи все, что вспомнишь, и я отвезу тебя, куда захочешь. И можешь передатьсвоей смертной семье столько золота, сколько пожелаешь.
Амадео промолчал.
– Но наши тайны останутся с нами навсегда.
Он кивнул.
– А потом мы вернемся.
Он снова кивнул.
– Мы поедем после большого праздника, о котором договорилисьс Бьянкой. А в ту ночь будем танцевать с приглашенными гостями. Ты будешьтанцевать с Бьянкой много-много раз. Мы приложим все усилия, чтобы гостиприняли нас за простых смертных. Я рассчитываю на тебя не меньше, чем на Бьянкуили Винченцо. Вся Венеция падет к нашим ногам.
Его лицо озарила слабая улыбка. Он опять кивнул.
– Теперь ты знаешь, чего я хочу, – объявил я. – Яхочу, чтобы ты крепче подружился с мальчиками и относился к ним с любовью. И яхочу, чтобы ты чаще бывал у Бьянки – разумеется, поохотившись и затемнив кожу –и чтобы ты никогда и ничего не рассказывал ей о том, каким чудом спасся.
– Я думал... – прошептал он.
– Что ты думал?
– Я думал, что, получив Кровь, я получу все, что пожелаю.Оказывается, я ошибался.
Глава 23
Сколько бы мы ни прожили на свете, в наших сердцах хранятсявоспоминания – памятные вехи, неподвластные времени. Бывает, страданияразмывают общую картину, но некоторые моменты способны устоять даже переддушевными муками, храня свой блеск и красоту. Они тверды как алмаз.
Таким остался для меня великолепный праздник Бьянки – яназываю его праздником Бьянки, потому что его устроила она и только она, а моебогатство и комнаты палаццо служили лишь средством достижения высочайшей цели.В спектакле участвовали все ученики, и даже смиренному Винченцо досталасьважная роль.
Вся Венеция собралась на нескончаемое пиршество, чтобынасладиться песнями и танцами, пока мальчики разыгрывали многочисленные,прекрасно поставленные живые картины.
Казалось, в каждой комнате присутствуют певцы и ставятсябожественные инсценировки. Повсюду звучали лютни, виргинал и дюжина другихинструментов, аккомпанирующие обворожительному, убаюкивающему пению, а младшиемальчики, разодетые как принцы, наполняли чаши гостей вином из золотыхграфинов.
Мы с Амадео танцевали без конца, по тогдашней моде ступаяосторожными грациозными шагами – в те времена скорее принято было ходить подмузыку, – сжимая руки венецианских красоток, и прежде всего – нашеговозлюбленного гения, создавшего великолепие ночи.
Я много раз похищал ее из ярко освещенных комнат, чтобысказать, как она дорога мне, что только она одна во всем мире умеет творитьчудеса. И умолял ее дать обещание повторить этот вечер.
Но что могло сравниться с ночью, позволившей мне танцевать исвободно ходить меж смертных гостей, отпускавших безобидные хмельные замечанияотносительно моих картин, изредка задававших вопросы, почему я нарисовал так, ане этак? Как прежде, критика не задевала глубин моего сердца. Я замечал толькогорящие любовью смертные взгляды.
За Амадео я следил непрестанно, но заметил лишь, что онбожественно счастлив смотреть на все это великолепие новыми глазами инеобычайно тронут живыми картинами, где мальчикам достались тщательнопродуманные роли.
Он последовал моему совету и продолжал поддерживать с нимитеплые отношения. Теперь, окруженный ярким светом канделябров и сладостноймузыкой, он, светясь от счастья, шептал мне на ухо, что о большем и мечтать несмел.
Мы поохотились рано, выбрав место подальше от палаццо, итеперь по телу разливалось тепло, а зрение особенно обострилось. Мы, сильные исчастливые, ощущали себя хозяевами ночи, и Бьянка тоже принадлежала нам, тольконам, – видимо, так считали и гости.
Участники празднества начали расходиться только сприближением рассвета, у входа выстроились гондолы, но нам пришлось пренебречьобязанностью прощаться с гостями, чтобы успеть попасть в безопасные золоченыепокои.
Перед тем как улечься в саркофаг, Амадео обнял меня.
– Ты действительно хочешь совершить путешествие в родныекрая? – спросил я.
– Да, хочу, – быстро ответил он и грустно взглянул наменя. – Жаль, что я не могу отказаться. Именно в эту ночь.
Он расстроился – и я уступил.
– Мы поедем.
