на меня так, будто чувствовал каждый удар меча, каждый ожог, каждую рану у меня на коже.
Я собиралась ненавидеть его. Хотела ненавидеть.
Я могла ненавидеть Винсента-короля, который убил мою семью, хоть я и не знала, кто из нее оставался в живых; который командовал пытками моих соплеменников; который без конца убивал и уничтожал.
Но как могла я ненавидеть Винсента – своего отца, который так на меня смотрел?
Гнев делает все однозначным и простым. Любовь делает все сложным и трудным.
Я позволила себе отвлечься.
Именно глаза Винсента спасли меня – они загорелись, и через долю секунды я обернулась.
И успела уклониться от стрелы. Еще мгновение, и она ткнулась бы мне в спину. Но я пропустила ее мимо, и она пролетела у меня над плечом, оставляя полосу черного – магического! – дыма. Толпа захохотала и закричала, когда стрела приземлилась в публике, вызвав у меня за спиной суматоху.
Из второй открытой двери, хромая, появился Ибрихим.
Чтоб меня…
Не знаю, как он выжил.
Лук он держал железной хваткой, но уже пустил стрелу и пытался приготовить другую. Здоровую ногу он теперь подволакивал, она была скрюченная и покалеченная. Его руки настолько перепачкались в крови, что не удавалось определить, как именно они пострадали, – было понятно только, что они изранены, и сильно. Если и оставались сомнения, одно то, что он не мог даже дотянуться до колчана, их развеивали.
Он поднял голову, и его рот перекосило гримасой решимости. Одного глаза у него не было, по лицу струилась кровь.
Матерь, подумала я, несладко ему пришлось.
Я подошла поближе. Он не сводил с меня оставшегося глаза, шаря в поисках оружия.
Звуки толпы позади меня изменились, но я не сразу смогла понять как. Только оказавшись в двух шагах от Ибрихима я поняла…
Смех.
Они смеялись над ним.
Ибрихим умудрился взять на изготовку лук. Но руки у него дрожали так сильно, что пальцы соскакивали с тетивы. Он не смог бы ее натянуть.
Он вздернул подбородок и ухмыльнулся. Звук он распознал раньше меня. Впрочем, он, вероятно, слышал его всю жизнь.
– Жалеешь меня? – прохрипел он.
Я покачала головой.
Нет. Жалости к Ибрихиму я не чувствовала. Он сражался, и сражался хорошо.
Может, мы с ним были похожи. Оба воспитывались в мире, который надел на нас путы. Оба научились драться вдвое яростнее, чтобы возместить то, чего нам не хватало. Обоим было что ненавидеть.
Я стояла всего в двух шагах от него. Достаточно близко, чтобы увидеть, как у него чуть опустились плечи и по лицу промелькнула тень.
Он подумал о том, чтобы сдаться.
– Нет. Не останавливайся. – Я достала из ножен второй клинок. – Пошли они все. Не давай им насмехаться над тобой. Дай мне честный бой, а я дам тебе честную смерть.
Он стиснул зубы. Через секунду он разжал трясущиеся пальцы и выпустил лук, и тот упал на землю. Когда Ибрихим вытащил меч, он едва смог справиться с его весом. Но все же вложил в эти последние выпады все, что у него осталось.
Я не поддавалась ему. Мне потребовалось несколько секунд.
А когда я подтащила его к себе и приготовилась нанести смертельный удар, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, словно всматриваясь в зеркало.
– Я рад, что это оказалась ты, – тихо сказал он.
И я постаралась не промахнуться, когда вонзила меч ему прямо в сердце.
Глава сорок седьмая
Толпа завопила. Ибрихим умер, глаз его закатился, и взгляд устремился куда-то вдаль. Я вытащила меч из его груди, выпустила тело, и оно упало на песок.
Краем глаза я увидела движение. На другом конце арены открылась еще одна дверь.
Я повернулась, готовясь броситься в атаку, но вместо этого вздохнула с облегчением.
Там стоял Райн, и у него тяжело поднимались и опускались плечи. Его доспехи были разорваны в клочья. Матерь, какое же существо могло так раскромсать кожу? И он был весь мокрый. Лицо и шею облепили волосы, с которых капала вода. Может быть, Зарукс, бог моря?
Не важно. Он был жив. За это я была готова благодарить любого бога, какого потребуется. Ту же безмолвную молитву я увидела и на его губах, когда его взгляд остановился на мне.
Четвертая дверь резко распахнулась, прервав наше забытье.
Анджелика сама выглядела как богиня. Сплетенные волосы разметались, через бледную, как лед, щеку пролегла рана. Позади нее я мельком увидела нарисованную кровавыми брызгами картину. Анджелика лихо разделала соперников.
Как только она ступила на ристалище, все четыре двери позади нас захлопнулись и оставили нас запертыми на арене.
Райн, Анджелика и я подобрались, пристально вглядываясь друг в друга. Может, ждали очередного действа, еще одного явления Ниаксии.
Ничего. Только нарастающий до неистовства рев толпы, жаждущей кровопролития.
Нет, больше никаких фокусов приготовлено не было. Просто три зверя в одной клетке. Кому нужны фокусы, когда уже есть вот это? Человек, изгой, монстр. Любовники, вынужденные обратить оружие друг против друга. Убитая горем женщина, обезумевшая от жажды мести. Одно это уже представление.
«Наступай, змейка. Наступай ты, пока они не начали».
Это все еще был голос Винсента у меня в голове. И, несмотря ни на что, я все еще ему подчинялась.
Я повернулась к Анджелике. Ее прищуренные глаза встретились с моими, и мы обе бросились вперед.
Анджелика была беспощадна.
Она не удостоила Райна ни единым взглядом. Словно его там и не было. Даже когда он демонстративно открывался – явно пытаясь ее отвлечь, – она атаковала только меня.
Я была ниже ее, быстрее и проворнее. Но в этом состояло мое единственное преимущество. Анджелика была прирожденным убийцей. Ростом с Райна и силой ему под стать. Одно дело было остановить ее клинок, и совсем другое – не дать своему хрупкому человеческому телу разлететься под ее разрушительными ударами.
Во время одной особенно яростной атаки я блокировала ее мечами и услышала, как моя спина отчетливо хрустнула. Боль пронзила позвоночник, как молния.
Я изо всех сил старалась удержать блок. Из горла рвался хриплый рев. Я вложила все силы в свой Ночной огонь, и его дорожки побежали по всей длине моих мечей.
Но Анджелика почти не реагировала, когда ее хлестнули эти белые язычки пламени. И не морщилась ни от одной раны, которую мне удавалось оставить на ее теле, даже когда ее кожу начинал разъедать яд.
Она не спускала с меня глаз, с красными ободками, холодных от ярости. Не обращала внимания на Райна, отмахивалась
